Профессия: ведьма

— А я вроде заградительных сооружений?

— Причём весьма хлипких.

— Это мы ещё посмотрим.

Лён остановился и заглянул мне в глаза.

— Вольха, почему ты решила стать магом? Молодая, красивая девушка, зачем тебе эта морока?

— Чтобы подольше оставаться молодой и красивой, — отшутилась я. — И независимой. Хватит, насмотрелась. У женщины выбор невелик: либо ты замужем, либо распутница, либо чародейка. Первые две специальности не вдохновляют.

— Про мужчин можно сказать то же самое. Либо ты муж, либо клиент, либо маг.

— Ошибаешься. Жены зависят от мужей, распутницы от клиентов. Только чародейка может расхохотаться мужчине в лицо и сказать: «Что ж, попробуй меня заставить»!

— И часто говоришь? — заинтересовался Лён.

— Доводилось. Наслаждение неописуемое!

Он долго смотрел на меня, потом рассмеялся. Я вспомнила, с кем разговариваю, и прикусила язык. Мы продолжили путь, Лён возобновил расспросы:

— Сколько нужно учиться, чтобы стать магом?

— Десять лет. Смотря как учиться. Можно и не стать. К любому призванию должны быть приложены терпение и хотение. Треть адептов отсеивается после первого же семестра, ещё четверть отчисляют в последующие десять лет.

— И в чём же призвание мага-практика?

— Защищать разумных существ, — заученно отбарабанила я первую строку первого в моей жизни конспекта.

— От кровожадных монстров? — вампир смотрел вперёд, но меня не оставляло ощущение присутствия на себе внимательного, испытующего взгляда.

— В основном друг от друга. Тут ко мне, кстати, залетал один, носатый, — я подробно описала аудиенцию с летучей мышью.

— И ты выгнала посла… полотенцем? — давясь смехом, переспросил Лён.

— Да, причём полотенцем ножным. Дипломат из меня никудышный. Так вы не умеете превращаться в летучих мышей?

— Не знаю, не пробовал.

— Издеваешься?

— Да, — Лён закрыл глаза и подставил лицо солнцу, разномастными пятнами сочившемуся сквозь листву.

— Испаришься, — язвительно прошипела я. — Уже дым из ушей идёт.

— Ты кого угодно до кипения доведёшь, — Лён взмахнул рукой, разгоняя навеянный мною дымок.

— Ну, ты меня разочаровал. Чеснока не боишься, летать не умеешь, на солнце не испаряешься, тень… — я глянула под ноги. — Тень отбрасываешь.

— Извини, я постараюсь исправиться, — ехидно пообещал вампир.

— Лён, а чем эти мыши питаются?

— Не беспокойся, на тебя не покусятся.

— Откуда же тогда пошла легенда?

Вампир откровенно посмеивался над моими вопросами:

— Вольха, легенды не приходят, они при-ду-мы-ва-ют-ся.

— Жаль, — огорчённо вздохнула я. — Попадаются очень красивые легенды.

— Например?

— Например, о единорогах.

— Вот об этих?

Лён небрежно повёл рукой. Мы как раз достигли опушки — лес, вскарабкавшись на косогор, обрывался вместе с ним, и внизу, в долине, паслось белоснежное стадо.

Я видела единорога на гобелене, висевшем в школьной столовой. Выткан он был козьей шерстью, козла и напоминал. Дотронуться до его закрученного рога считалось хорошей приметой перед зачётом; не удивительно, что рог очень быстро свалялся, облез, гобелен попытались отреставрировать, но потом решили, что дешевле заказать новый. Тупая морда единорога отпущения запомнилась мне на всю жизнь, но представляла я их совсем иначе.

Когда весной школа закупила у барышника партию объезженных трехлёток и их стали распределять между отличившимися за год воспитанниками (а я попала в их число, пусть четвёртым номером), мне сразу глянулась невысокая, белоснежная, крепко сбитая кобылка по кличке Ромашка. Она-то и показалась мне воплощением легенды об единорогах. Глаза у Ромашки чёрные, чуть раскосые, шаловливые, веки словно подведены угольком, а когда она украдкой щиплет придорожные посевы, длинные густые ресницы стыдливо опущены — дескать, бедная лошадка не ведает, что творят её бархатные губы; грива и хвост волнистые, как будто проказливые домовые еженощно заплетают их в смоченные пивом косички. В общем, облик сказочного конька, верхом на котором не зазорно прокатиться и дриаде. Мне было очень приятно чувствовать себя дриадой. Вот только Ромашка не считала меня таковой. Со временем любимым её занятием стало оглядываться на всадницу с таким мученически-укоризненным видом, словно я — власяница, которой боги покарали её за тяжкие грехи прошлой жизни.