– Зачем тебе око? – тихо спросил торговец. – Ещё никому не приносили радость вещи, пришедшие к нам сквозь века.
– Я ищу его давно, для меня это цель жизни, понимаешь? – горячо произнёс путник. – Если бы мне только удалось его отыскать, я бы…
– Что? – спокойно спросил хозяин лавки.
– Я стал бы великим, – прошептал гость, и глаза его нездорово заблестели.
– Ты сам не знаешь, чего просишь, – вздохнул торговец. – Это не принесёт радости.
Порывшись на одной из полок, он извлёк нечто, напоминающее подставку для яиц, только сбоку от чаши примостилось круглое зеркало.
Вырезанная когда-то из кости, пашотница пожелтела от времени, а зеркало стало мутным.
Путник сдавленно вскрикнул, выронил посох и выхватил реликвию у торговца. Бережно держа её в руках, мужчина опустился на песок и разрыдался, и слёзы, скользящие по его щекам, были слезами радости.
– Хорош, ох, как хорош! – Маркиз Креньи одобрительно похлопал по плечу своего гостя. – Всё же окоматография – это поистине ваше призвание.
– Стараюсь. – Лука, чуть склонив голову, почтительно улыбнулся.
– Которая по счёту у вас награда? – Маркиз грузно опустился в ушастое кресло цвета бордо и вытянул ноги к камину.
– Двадцатая, – ответствовал Лука, стоя подле покровителя.
– А лет вам тоже двадцать, – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнёс Креньи, поглаживая клиновидную бородку.
Лука кивнул.
– Превосходно! Ваш фильм о создании механического сердца потряс зрителей. Конечно, не так, как мой, о жизни фей, но почти.
Это «почти» резануло по ушам, и Лука нахмурился – он так и знал, что в сладкой похвале маркиза таится горчинка.
Тень, омрачившая лицо Луки, не осталась незамеченной.
– Полноте! – Маркиз, кряхтя, дотянулся до бокала и, слегка покачав хрусталь, сделал глоток тёмно-медовой жидкости. – Ах, – поморщился он, – хорошо! А вы что же стоите, друг мой? Садитесь, не стесняйтесь.
Лука улыбнулся и осторожно опустился на соседнее кресло.
– Пить будете? – поинтересовался Креньи.
– Спасибо, не пью, – мягко, но решительно отказался Лука. Ему не давал покоя один вопрос – зачем маркиз пригласил его к себе домой? Наверняка не для того, чтобы хвалить его окоматографические способности или поить дорогим вином. Осторожно рассматривая радушного хозяина, Лука не мог не отметить тёмные круги вокруг глаз маркиза, жёсткие складки в углах рта и бисерные капли пота, проступившие на висках. Несмотря на то, что осень стояла тёплой, в комнате жарко горел камин. Поленья потрескивали, и искры, точно стайки светляков, взлетали вверх. Такой огонь уместен в лютую стужу, а вовсе не сейчас.
– И вот тогда удача улыбнулась мне! – продолжал рассказывать Креньи, и Лука с ужасом понял, что прослушал начало истории. – Да, мой юный друг, да! Мне в руки попался уникальнейший предмет – окоматограф Одиссея. Тот самый, что не просто транслирует увиденное оком, а словно затягивает зрителя в мир видений. И уже сложно различить, где видение, а где явь. Я вижу на вашем лице удивление, – сухонько рассмеялся он, – но это чистая правда. – Маркиз перешёл на доверительный шёпот: – Именно благодаря окоматографу, созданному непоседливым греком, я стал так же богат, как и знаменит!
– Но разве история про глаз Полифема, с которого Одиссей передал в Итаке пережитые им опасности и тем самым вернул себе трон, – не одна из легенд, которыми потчуют новичков? – Лука вопросительно взглянул на старика.
– Легенда, конечно, легенда, – закивал тот, – а я всего лишь старый выживший из ума дед, но послушайте, я стар, и у меня нет наследников. В вас я вижу ту искру, что сделала меня великим, и я решил… – Он сделал большой глоток и вдруг зашёлся надсадным булькающим кашлем. Бокал выпал из его рук и бесшумно упал на пол. На светлой шерсти ковра медленно расплылось тёмное пятно, наполняя комнату нотками кориандра и дуба.
Лука, вскочив, кинулся на помощь маркизу. Он забарабанил по спине старика, так, как в детстве делала мать, если он давился склизкой, вонючей кашей, главным и единственным блюдом стола в полутёмной избе.
Затем, осторожно придерживая маркиза, дрожащими пальцами распутал узел его шейного платка и помог откинуться на спинку кресла.
Креньи, заметно побледнев, цеплялся за руку Луки, точно утопающий за спасательный круг. Выпучив глаза, маркиз беззвучно шевелил губами. Лука нагнулся пониже и едва разобрал:
– Элейн, ищите Элейн.
В залу вбежали слуги и, оттеснив Луку, занялись своим господином.
Лука некоторое время глядел на старика, на его беспомощность, принесённую возрастом, и ему становилось страшно – ведь что бы ни увидал за свою жизнь маркиз Креньи, всё это исчезнет в один миг, как только в нём погаснет огонёк жизни.
Не привлекая к себе внимания, Лука вышел из залы, принял у служки шляпу и трость и молча покинул дом знаменитого окоматографиста.
Несмотря на раннее утро, в порту царило оживление. Механические монстры, подцепляя клешнями тюки, грузили товары на корабли. Матросы сновали по палубам, готовя суда к отплытию.
В лазурных небесах среди крикливых птиц кружило с десяток очей-наблюдателей, забавных механизмов, управляемых с земли хозяевами.