«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности

Он взял Мессию за руку и повел к высокому монастырскому зданию. Вроде бы напоследок Тайрелл обернулся в дверях, и устремленный на девушку взгляд, по обыкновению, был полон дивной нежности и глубочайшей умиротворенности.

К Нерине приблизился монах, подобрал и унес грязный хитон. Его отстирают до ослепительной белизны и поместят на алтаре; он будет висеть в табернакле, имеющем форму геоида, форму планеты-праматери.

И точно так же будет отстиран разум Тайрелла, освобожден от тяжких многолетних напластований памяти.

Монахи гуськом уходили прочь. Нерина оглянулась на воротный проем, на яркую красоту горного луга. Истомившись под снегом, весенняя трава отчаянно зеленела, жадно тянулась к солнцу.

«Трава тоже бессмертна, — подумала девушка, простирая кверху ладони, прислушиваясь, как бежит по венам, как поет в теле нетленная кровь богов. — Тайреллу пришлось страдать. Мне никогда не расплатиться за это… чудо».

Двадцать столетий.

И самое первое из них было исполнено кромешного ужаса.

Проницая взглядом туман, что окутал тайны истории и превратил давние события в легенды, она лишь мельком увидела белый силуэт: Христос безмятежно шествует среди ревущего зла, по черной от пожаров, алой от крови земле. Рагнарёк, Армагеддон, Час Антихриста… Две тысячи лет назад!

Гонимый и истязаемый, но непоколебимый, Пречистый Агнец был светочем, сходящим в погибельную пропасть хаоса, в царивший кругом ад.

И он остался жив, тогда как силы зла сами себя истребили. Обитаемые планеты обрели мир, и случилось это так давно, что Час Антихриста поблек в памяти народов, стал едва ли не мифом.

Он поблек даже в памяти Тайрелла, и Нерина была этому только рада. Ибо тяжко помнить о таком. Страшно даже подумать о муках, доставшихся на его долю.

Но сегодня День Мессии, и Нерина, единственная бессмертная среди рождавшихся когда-либо женщин, с любовью и благоговением смотрит в проем, где скрылся Тайрелл.

Она перевела взгляд на пруд. По воде гнал мелкую волну прохладный ветерок. На солнце набежало облако, слегка помрачив весенний погожий день.

Ей самой через этот пруд плыть еще не скоро, через семьдесят лет. И когда она это сделает, когда проснется, Тайрелл будет рядом. Глядя синими глазами, ласково накроет ладонью ее руки, потянет к себе, призывая встать и воссоединиться с ним — в вечной юности, в вечной весне.

На него смотрели ее серые глаза; девичья ладошка коснулась мужской руки. Но он не пошевелился на своем ложе. Не проснулся.

Она вопросительно глянула на Монса.

Тот кивком дал понять, что все в порядке.

Ее ладонь ощутила слабейший трепет.

У лежащего шевельнулись веки. Затем медленно поднялись. В синих глазах, столько повидавших, в разуме, так много позабывшем, пребывала все та же умиротворенность — непоколебимая, неизбывная. Несколько мгновений Тайрелл смотрел на девушку. Затем улыбнулся.

— Каждый раз я боюсь, что ты меня не вспомнишь, — дрожащим голосом проговорила Нерина.

— Благословенная Господом, мы всегда оставляли ему память о тебе. Так будет и впредь. — Монс склонился над Тайреллом. — Бессмертный, ты окончательно проснулся?

— Да. — Тайрелл сел, спустил ноги с кровати, встал — и все это одним быстрым, уверенным движением.

Он огляделся, увидел подготовленный для него новый, девственно-чистый хитон и оделся. Нерина и Монс поняли, что Бессмертный полон энергии, что он теперь будет действовать не колеблясь. У нестареющего тела — юный разум, не замутненный ничем.

Монс преклонил колени, и Нерина последовала его примеру.

— Возблагодарим же Всевышнего, — медленно заговорил священник, — дозволившего новую инкарнацию. Да пребудет мир и в этом цикле, и во всех последующих.

Тайрелл взял Нерину за плечи, заставил подняться. Затем помог встать и Монсу.

— Ах, Монс, Монс, — сказал он чуть ли не с упреком. — С каждым веком во мне все меньше видят человека, все больше — бога. Жил бы ты тысячу четыреста лет назад, посмотрел бы… Когда я проснулся, они тоже молились, но не опускались на колени. Монс, я все-таки человек. Не забывай об этом.

— Ты принес мир планетам, — произнес Монс.

— А значит, заработал награду? Мне дадут поесть?

Монс поклонился и отошел. Тайрелл повернулся к Нерине, привлек ее сильными и нежными руками.

— Если однажды я не проснусь, — сказал он, — ты будешь самой горькой моей утратой. Словами не передать, как мне было одиноко, пока я не встретил бессмертную.

— В этом монастыре нам можно прожить неделю, — напомнила она. — Неделя покоя и уединения, прежде чем мы выйдем к людям. Больше всего на свете хочется навсегда остаться здесь, с тобой.

— Ладно-ладно, — сказал он. — Еще несколько веков, и ты избавишься от этого благоговения. Оно тебе ни к чему. Любовь гораздо лучше, и кого еще я мог бы обожать так же сильно, как тебя?

Она подумала о веках, прожитых им в одиночестве, и все ее тело заныло от нежности и сострадания.

После поцелуя Нерина отстранилась и задумчиво посмотрела на него.

— Ты снова изменился, — вздохнула она. — С виду прежний, но…

— Но?..

— Чуточку мягче, добрей.

Тайрелл рассмеялся: