Профессор Влад

Тут он был не совсем прав, — но разубеждать его я не стала, а, наоборот, быстренько перевела разговор на нейтральную тему, радуясь, что брату изменила его обычная проницательность. А ведь ещё вчера мы с ним случайно столкнулись как раз там, где никогда прежде не встречались — у панельной двери турфирмы «Психея», той самой, что арендовала четвёртый этаж нашего здания и чьими услугами Гарри пользовался не реже двух раз в год, ибо, несмотря на свой демонический имидж, обожал море и солнце. Хвастливо повертев перед моим носом новеньким, глянцевым, ещё не сыгравшим свою опасную роль критским буклетом, он дружески потрепал меня по затылку — и легкой, форсистой походочкой отправился восвояси. Брат был счастлив в любви — а потому и позабыл спросить (как непременно сделал бы раньше): каким ветром меня-то, голодранку, сюда занесло? Впрочем, даже если б и спросил, я бы выкрутилась, ведь он был шарлатаном и мыслей моих прочесть не мог, а внешне всё выглядело благопристойно: я, практикантка, иду за консультацией к своему руководителю, обосновавшемуся тут же, на этаже; это святая правда, и не стоит корить меня за то, что я, скромно умалчивая о главном, берегу лицо названого брата от мучительных, но неизбежных и ставших уже привычными «калмыкофобических» спазмов.

6

Уважаемые коллеги, вижу, улыбаются, угадывая истину… да, да, всё именно так и было, как вы подумали, — но об этом чуть позже. А пока вернёмся на трамвайную остановку близ моего дома, где расположен маленький торговый павильон. Когда-то, во времена моего детства, в нём обитала обычная советская «Кулинария». Ныне она гордо зовется «супермаркетом» и окна её плотно завешены жалюзи, — что в те далекие дни, дни смутности и неясности моих чувств, превращало её в отличный наблюдательный пункт. Войдя внутрь, пристроившись к двум-трём таким же бедолагам, коротающим в гостеприимном тепле время до прихода трамвая, я могла без помех следить за Владимиром Павловичем сквозь узенькие щёлочки между пластиковыми планками; он, гуляющий взад-вперёд по тротуару, был у меня весь как на ладони, как неорганический препарат под стёклышком светового микроскопа — тогда как сам при всём желании не смог бы меня увидеть.

Впрочем, бояться было нечего. Даже сталкиваясь со мной нос к носу, Влад обращал на меня не больше внимания, чем в первый раз, — и в те форс-мажорные утра, когда натиск равнодушной толпы заставлял нас пропихиваться в салон в буквальном смысле «бок о бок», старательно делал вид, что весьма смутно сознаёт факт моего существования — если только вообще догадывается о нём. Я же, в свою очередь, притворялась, что меня это даже радует. В ту пору я ещё пыталась убедить себя, что меня интересует не сам Влад, а только его лицо — уникальное, узнаваемое в любой толпе, в любом головном уборе, — и, если я и готова сколько угодно, жертвуя лекциями и семинарами, мёрзнуть на остановке в ожидании профессора (чьи рабочие часы, спасибо Елизавете Львовне, «плавали» в расписании, как мелкие пузырьки в бутылочке шампуня), то лишь для того, чтобы разгадать эту жгучую, мучительную загадку, занимающую меня куда больше, нежели причины болезни «О.», с которыми я, если честно, к тому времени уже подустала сражаться.

Не знаю, к чему бы всё это меня привело, если б в один прекрасный день сама судьба не вмешалась и не разрубила узел, подбросив нам с Владом маленькую случайность — одну из тех житейских мелочей, что на первый взгляд кажутся незначительными, но способны внезапно, чудесным образом перевернуть всю нашу жизнь.

В то утро, подойдя, как обычно, к остановке, я увидела, что на столбе висит большая белая табличка; приблизившись, я с интересом прочла, что, оказывается, где-то в районе Покровских ворот случилась авария — и трамвайное сообщение на нашем участке маршрута временно прекращено. Вот так-так!.. Помимо унылой необходимости спускаться в недра метрополитена (что само по себе гадко) это значило для меня и кое-что похуже: на долгие дни, а то и недели я смело могу забыть об уникальном, неповторимом яблоке гольден со всеми его семечками и секретами! Такая новость кого угодно повергнет в депрессию, и на сей раз дорога моя к вузу была печальной! Но первым, на кого я наткнулась, войдя в здание, был умопомрачительно элегантный в тёмно-серой «тройке» и при галстуке Влад, выходящий из деканата, — и каково же было моё изумление, когда он вдруг совершенно по-свойски схватил меня за руку и, беспокойно морщась, поинтересовался: не в курсе ли я часом, когда городские власти собираются вновь пустить по рельсам «старушку Аннушку»?.. Растерявшись от неожиданности, я с полминуты тупо лупала глазами, лихорадочно соображая, что бы такого ответить поостроумнее; увы — дожидаться, пока я разрожусь, занятой, ценящий каждую секунду на вес золота педагог не стал — и, отпустив мою вспотевшую от волнения кисть, удалился восвояси. Я не решаюсь повторить перед уважаемой комиссией те слова, которыми ругала себя за тугодумие… а, впрочем, они все равно были не в силах изменить ни характера случившегося, ни мой собственный характер.