Профсоюз сумасшедших

Ночь — алмазный хлев, в котором мы доили

Вымя неба, где сосцы — в звезде.

В колокольнях сердца зазвонили

Мы — Пономари Страстей.

'

В букварях Любви —

Колумбы ижиц солнца,

Акробаты сумасшедших ласк.

Рундучки поэтов — захлебнуться бронзой

(Раненой луны бараний глаз).

'

Кардиналы Страсти — бешенств Аллилуйа,

Прожигатели ночных динамо-снов.

Мы — барышники смертельных поцелуев

И бродяги в царственный Любовь!

'

Мы — мошенники в своём Екклезиасте,

Мы в трактире мук

— Любви аукцион.

Мы — лабазники сверкающего Счастья

Открывать ликующий Притон!

'

На базаре дрожи — снов эквилибристы,

От заразы грёз —

Стихов презерватив.

Мы в Театре Бунтов — первые артисты,

Каждый с алой солнцой

Плещущей груди!

'

Но в вертепе звёздном мы плести монисто —

Дьявола и бога на одном кресте.

Мы — бродяги в Счастье, мы — имажинисты,

Спекулянты бешенств, дьяконы Страстей.

'

Апрель 1923.

Коллекция проклятий

1.

Первое — самое страшное — для

Отца моего, чтоб его душить:

В 99-м тела футляр

Он подарил для моей души.

'

В колыбели зелёных кометных лучей

Сердце моё золотило тьму.

Он сколотил клетку душе —

Первый «будь проклят» — ему.

2.

Вы,

Рублекопящие от зари до зари,

Вместо Любви — только дрожь с женой,

Жрущие звери, жизни цари,

Ты — миллионный — проклят мной.

'

Стихи для тебя — поллюции грамм,

Вулканы грудей — сладострастий слюна.

Вечный, Великий, Могучий Хам,

Тебе — мое жгучее На́!

3.

Вам, засвинившие очи Весны

За то, что нет котлет и калош,

Я — у жизни ворующий сны —

Третьих Проклятий синеющий нож.

4.

Вам, для которых Смерть — лакей

Гениальных людей — к чертям,

Вам, истерзавшие мысль в кулаке,

Четвертое Страшное — вам.

5.

Вам, жандармы морали густой

«То добро, ну а это — зло»,

Вам зеленеющий злобой стон: —

Несите хлам На слом.

6.

Моей Возлюбленной за боль и страсть

Изжевавшие жизнь мою,

За бездны, за муки, за дикую власть,

За сонный последний приют,

'

Моей Любимой за то, что люби́м,

За то, что мы в Мире вдвоём —

Шестое Проклятье, — и вместе с ним

«Да святится Имя Твоё».

'

Февраль 1923.

Женщина у меня в лапах

Солнечный шар рыжий —

В лузу заката

Тощей

Ночи

Киём.

Тучных громад грыжи

Вздулись над рощей,

Где мы вдвоём.

'

Наше знакомство скрежещет экспрессом

Дачным, который в пятницу.

Знайте —

Каждую женщину сжатую прессом,

В каждой слезинке распять несу.

'

Зазвеневши губами — распну Вас бесстонно

На кресте Революций Ваш ужас исплачу.

... Только Вам ведь сейчас выходить из вагона

И дворняжкой протиснуться

В мужнину дачу.

'

Ах, каким диссонансом это Ваше «не троньте»!

И какой ерундою «мне надо спешить»...

Только многие дни Ваш сиреневый зонтик

Мне разбойничьим присвистом

Сердце кружить.

'

И когда

Распахнувшись духами

Вы низко

Чётким шёпотом яростно мне запестрели —

Не услыша я понял, что Вы — коммунистка,

И что юность в подполье,

Что отец Ваш расстрелян.

'

Что супруг — офицер, контрразведчик и белый,

Но любовь в Ваше сердце — железную лапу.

Только так Вы сумели

Информацию нашему штабу.

'

Прошуршала — И стихла.

И взглядом месила

Словно липкое тесто — мой шалый покой.

Осторожно спросила:

— А Вы кто такой?.

'

— Разорвите

Все нити,

Все пута,

Все цепи!

Развернитесь душой словно парусом в бред!

И вгрызайтесь

В мой

Вой,

Рёв,

Стенанья

И лепет,

Потому что я — ваш поэт!

'

В алый хохот знамён

И в декрет Совнаркома

Я вплету вашу боль, как в причёску цветок.

Я лечу вас на площадь из маленьких комнат,

Ваш последний поэт и пророк!

'

Вас промок пульный дождь в этих громах орудий

Героинями в кожаных куртках густой.

Пусть я первый венчать ваши юные груди

Ярко-алой моей Звездой!

'

Июль 1923.

Лян-чи-хэ.

Убийство

Туман —

Кисель молочный в глотке улиц.

И в жести луж —

Фонариков опухшие глаза.

Завесы тьмы шурша сомкнулись,

Чтоб душу

Жёстким языком тоски лизать,

'

Тревожно каркая

Мигали сонных пятна.

Ночными птицами слетало с белых губ:

— Кошмар...

— Убит...

А в оловяной луже внятно

Шептал хихи

Кая ехи

Дно тих

Ий труп.

'

Бесшумный шелест: —

Ах, какая прелесть...

Кто?! Кто сказал?! — Налитый кровью рот.

Завыла мать.

А ночь сомкнула челюсть

И чёрным вороном шарахнулась вперед.

'

И солнце дёрнется рассветом в серой вате

И раздерёт лучом пугливой ночи плащ.

А им вползти в уют своих кроватей

И зло шептать,

Что жизнь — палач,

'

Но ни один испуганный мерзавец

Не будет знать перед своим концом,

Что мне всю жизнь носить в груди пылающую зависть

К тому, кто с дыркой в черепе

Хихикал нам в лицо.

'

Март 1923.

Леонид Чернов

Автопортрет

'

От 26-ти до 32-х лет

В своём пламенном свинцовом полёте,

Где бездарное с солнечным скрещено,

Где каждый мужчина — поэт,

Где героиня — каждая женщина, —

Вы многих ещё найдете...

Вы многими вновь забредите —

И сердце завоет, звеня.

Вы узнаете гениальных поэтов,

Блестящих художников встретите,

Но никогда не найдёте

Меня...

'

Леонид Чернов — весёлый грешник,

Влюблённый в колючки акаций,

Променявший весенние черешни

На страсти изумительных вселенских комбинаций!

'

Парижи, Нью-Йорки, Берлины!

Не судите его слишком строго:

Он создал из бледной картины

Пылающий факел восторгов.

'

У него миллионы трепещущих душ,

И он схватил самую лучшую,

10 лет как невесту лелеял,

Написал на ней «Мулен Руж»,

И швырнул её плавать над тучею —

Прямо в руки кометы Галлея.

'