И она начала говорить. Сначала слова давались ей с трудом, но позже они потекли из неё словно река. Лана выложила всё, что с ней случилось за тот период времени, что она провела в родных краях. Про свой приезд по случаю кончины родственницы и про дневник, с множеством открывшихся тайн. Про похищение маленького брата двадцать семь лет назад и про копание во всём этом киднеппинском кошмаре. А он сидел и слушал, ни разу не перебив, лишь всё чаще и чаще поднося свою прозрачную маску с трубкой к лицу. Она говорила, про каждого ребёнка в отдельности, стараясь припомнить всё то, что слышала от Новака или сама читала в копиях отчётов. Про свою психически неуравновешенную мать, что искромсала себе руки и угодила в лечебницу, про бабку с её «мягким» воспитанием, про своё детство и дни, и ночи, проведённые в подвале. Он снова только слушал. Закончила же она смертью своего дяди, который все тридцать с небольшим лет был хранителем истории этой семьи. Не поскупилась на подробное описание места мнимого самоубийства, с кровавой лужей под голым, скрюченным телом и отсутствием половины головы, с мозгами на стене, с запахом крови и расслабленного кишечника. Описала снимки, небрежно брошенные возле тела и каждый миг на фото, каждого задушенного мальчика в отдельности. Ей было наплевать на его состояние, он всё равно не жилец, не сегодня так завтра. Но он был ей нужен, без него она ничего не могла сделать, как не могла в одиночку остановить монстра.
И лишь закончив, услышала от него единственное:
— Я не знал.
И поверила. Видела что-то похожее на муку на его морщинистом лице. Достала телефон, и показала видео подвала с цепью и иссохшей детской кистью, сделанные ею вчера — доказательство её правдивых слов. А напоследок назвала имя того, кто был повинен во всём этом, и увидела, как он сжался, сделавшись ещё меньше на своей белоснежной постели, как его скрюченные, истерзанные старостью и болезнью пальцы комкают мягкий шёлк дорогого покрывала.
Она нанесла удар, и тот пришёлся прямо в цель. На это и рассчитывала. Поняла по его колючему взгляду, что наказание тот — другой не избежит. И наказание это будет долгим и мучительным, как и у его маленьких жертв.
И они договорились!
Скрепили договор рукопожатием со слезами потери родных и кровью маленьких мальчиков. То чудовище больше не должно никому причинить вреда. И плевать, что Вальтман о ней подумает. Она жаждала мести.
А после они пили кофе из маленьких фарфоровых чашек в тишине и каждый думал о своём.
— Вам не мешало бы покаяться, и я могу помочь вам в этом, — сказала она, делая глоток восхитительного напитка. — К тому же я хочу знать вашу историю... всю.
— Не желайте того, с чем можете не справиться, — его слова звучали, словно предостережение.
А спустя полчаса в этой тёмной, приспособленной под палату, комнате с кучей бесценных книг и старинной мебелью, их было уже трое. Старик на кровати, опутанный трубками и проводами, молодой священник с книгой в кожаном переплёте в руках напротив, и она в тени словно призрак. Позже мозг вспух от количества информации, но одна мысль выбивалась из строя: «Он не Александр, он Виктор!»
Казалось бы, всё сказано. Конец истории восхождения убийцы, отнявшего жизнь сначала у возлюбленного, а позже и у брата, но Лана ошиблась. Всё самое невероятное старик приберёг напоследок.
— Как вы узнали о той записке? — нахмурившись, спросил гость.
— Сорока на хвосте принесла, — пробурчал Вальтман, не смея раскрыть её секрет.
Лана решила, что достаточно пряталась, скрываемая темнотой.
— Виктор, познакомьтесь с моим воскресшим, единокровным братом Николасом.
Реакция у мужчин была разная: один вздрогнул, резко обернувшись на её голос, другой лишь бросил на неё удивлённый взгляд. Она поднялась с осточертевшего кресла. Несколько часов проведённых в одной позе не прошли даром, поясница болела.
— Значит, вы его всё же нашли? Своего брата?
— Или он меня.
— Что ты здесь делаешь? — вопрос предназначался Лане. Она видела недовольство на лице молодого мужчины. — Мы же договорились действовать сообща!
— Мне не спалось, — пожала она плечами, выходя на свет.
— Так это ты рассказала про записку? — он, наконец, начал понимать происходящее.
— Да.
Лана подумала, что у неё ещё будет время рассказать брату о поездке с Новаком и о страшной находке в том жутком подвале. Понимала, насколько неоднозначной может быть реакция человека, чудом избежавшего такую же участь.
— А что я здесь делаю? — грубо спросил он, поднимаясь со стула.
Старик не дал ей ответить.
— Вас вроде позвали грехи мне отпустить, а? Вот и занимайтесь своим делом, — и, повернувшись к Лане, полюбопытствовал. — Как вам моё эссе? Заслуживает одобрения? К чёрту всё! — и ткнув в её сторону пальцем, Вальтман напомнил. — Я выполню свою часть договора, от вас же, жду взаимности.
— Я слова не нарушу. Но мне нужны гарантии.
— Идёт! А теперь проваливайте, — махнул он на них рукой. — Мне надо передохнуть.
Но Лана не собиралась уходить, пока не узнает всё до конца.