Прогресс

Из-за леса слышалась симфония из беспорядочной оружейной стрельбы, уханья орудий, русского «ура» вперемежку с французским наречием и стрекотания кузнечиков пулемета с ярко выраженными немецкими ругательствами под аккомпанемент гусениц наступающих танков с фашистскими свастиками.

Одно из французских ядер со шрапнелью разорвалось неподалеку и, подняв жижу болота, забрызгало клюквой кожанку мужичка. Шрапнель посекла верхние ветки деревьев, и огромный сук березы упал на него. Когда он выбирался из-под завала, на его голове красовалась каска, в двух местах пробитая осколком немецкого снаряда, а на потертой гимнастерке алел орден Красной звезды.

Поручик Штейнц вышел из землянки. Выпал снег и украсил деревья своей белой непредсказуемостью. Совершенно было непонятно, что делать и куда идти. Надо двигаться к своим, но куда, в какую сторону? Где свои, а где чужие? Кругом лес непролазный.

– Не бойся, Ваше благородь, – пробасил мальчонка лет десяти с березовой дубиной в руках.

Голова его слегка подергивалась, а руки крепко сжимали березовый шест, в два раза превышающий рост мальца, что предавало ему особой значимости…

– Если сюда попал, то просто так не выберешься, – пробасил малец, если дед не разрешит, то ни единого шага нельзя делать…

«Для чего все это?» – подумал Венечка.

– Просто так, чтобы было, – ответили ему, и Негритянка налила в стучащие по стенкам стакана кубики льда порцию джина, разбавив его шипящим тоником.

– Что это? – удивился Венечка.

– Джин-тоник, – удивилась Негритянка и слегка отстранилась.

– Откуда ты знаешь мою порцию, – завопил Венечка, – и как тебе в голову пришло наливать мне эту гадость, когда в мире существует масса других прекрасных алкогольных напитков.

– Просто мне сообщили, что Вы любите именно этот.

– Я пиво люблю, разведенное теплой водой из чайника во время зимы, и чтобы очередь стояла, и чтобы не из кружек, а из банок и молочных пакетов пили.

Нежный голос из палаточного окошка спрашивал, как разбавить, потеплей или так оставить, а над этим окошком утверждалась табличка с расплывшимися буквами: «После отстоя пены, требуйте долива пива». Банки передавались из рук в руки, а кому ждать было невтерпеж, тому предлагались отдельные услуги. Стеклянная пол-литровая банка стоила у местных бизнесменов 25 копеек, то есть столько, сколько стоила кружка пива. Бутылка водки в дневное время стоила 3.62, расхожее крепленое – 1.47 в объеме 0.8 литра. Каждый выпитый глоток пива из молочного пакета, провоцировал революцию, минимальная доза водки, добытой из-под полы и замешанной на красно-крепком сусле, грозила катастрофой.

Тогда народу дали свободу, перестройку, социализм с человеческим лицом? Чтобы его углУбить, расширить и прийти к конценсусу. Конценсус привел к анусообразному происхождению конусовидных образований в прямой кишке вертикали подающей власти и нарушению работоспособности животворящих органов.

Заговорили о вреде абортов и красоте женской матки, как цветка насущного в соединении с прекрасным фаллосом социализма при развитии противозачаточных средств, ликвидации Берлинской стены и уничтожения Кубинской опасности. Пошли анекдоты про Федю Кастрова и Алека Хомякова. Фидель Кастро разорвал с Союзом сахарный договор, но Хоймени укрепился во дворце, где хранил тонны наркоты, чтобы обогатить Соединенные Штаты… И все это пошло сюда. Наши пацаны полегли штабелями, пока правительство делало невинный вид, и по рельсам, проложенным на невинных костях советских пацанов, помчался трафик с тоннами порошка, предполагающего смерть всему грядущему поколению.

Но это не самое страшное, нюхнуть, вколоть, принять. Как потом жить? А жить потом не хочется, когда не стоит, и цветок распустившейся матки опускается на влажную пустоту белого безмолвия.

Не знаю, почему некоторые из современных гениев называют Джека Лондона посредственным писателем, обзывают романтиком Хэма и приклеивают трипперный ярлык к прозе Бунина, только ни один из этих засранцев не знает, по ком звонит колокол.

Обо всем этом подумал Венечка. Выпил джин-тоник. Посмотрел на негритянку, которая моментально одернула бикини, смахнула слезу с лохматых ресниц, всхлипнула и, поправив на столе письменные приборы, растворилась в пространстве кабинета.

А в голове несчастного крутились строчки:

Завяли желтые листочки.

На ветках залупились почки.

Но всех задрочит до красна

Одна разлучница зима.

Хоть оттепель теперь пришла,

Мы все задроты с ней сполна.

Чайковского замкнется круг,

Мы все весной проснемся вдруг.

Но в зимней спячке из окна

Мне пальчиком грозит зима.

И мальчик смело, прямо с горки,

Не опасаясь жуткой порки,

На скейте режет под бревно,

И не грозит ему никто.