Происхождение христианства из гностицизма

«Господь вывел меня из недр преисподней
и из пасти смерти извлек он меня.
И я сокрушил своих противников,
и он объявил меня правым по своей благости,
ибо я верил в помазанника господнего,
и мне стало ясно, что он — господь.
И он показал мне знак этого (крест?)
и повел меня в своем свете;
он дал мне жезл своего могущества,
чтобы мне покорять мысли народов
и сокрушить силу сильных,
чтобы вести войну его словом
и одержать победу его силою».

Здесь, по-видимому, речь идет о миссионерской деятель­ности приверженца проповедуемого в «Одах» религиозного тайного учения, при чем последний, совсем как Павел, бла­годаря своей вере в помазанника., получает от бога при­знание правоты своей и искупление от проклятия ада и смерти. Следует ли, однако, в этом случае думать о мис­сионерстве среди язычников в христианском смысле, из слов оды нельзя заключить, так как и дохристианский гности­цизм, как вытекает из Учения двенадцати апостолов, ста­рался вербовать последователей для своего учения о спа­сении.

С чисто иудейским характером «Од» согласуется то обстоятельстве, что их автор, как подчеркивает и Гункель, живет в сфере библейских псалмов, которыми он всюду пользуется и которые по-своему развивает дальше. А впро­чем, уже и дошедшее до нас заглавие «Оды Соломона» ука­зывает на иудейское происхождение. Оно копирует «Псалмы Соломона», иудейское произведение из времени Помпея, а по своему содержанию «Оды» повторяют идеологию так наз. «Премудрости Соломона».

Еще явственнее иудейского характера «Од» их гно­стический характер. Правда, именно эта окраска отри­цается в них Гарнаком. Но Гарнак думает при этом о «гностической ереси» в смысле позднейшей церкви и забывает о «деланном им раньше признании, что существо­вал и дохристианской иудейский гносис. Тем сильнее гно­стическое происхождение «Од» выдвигается Гункелем. Уже частое повторение таких выражений, как свет, любовь, жизнь, покой, мир, блаженство, путь; далее, упоминания о семиглавом драконе, о голубе над головой помазанника, о демонах, которые содержат души пленными в аду, под владычеством смерти и всячески препятствуют восхожде­нию душ на небо (ода 35); описание сошествия христа в ад и восхождения души на небо в оде 38, которая ведет нас чрез глубокие ущелья, расщелины, скалы и долины, где она видит «губителя гибели» с его грешною невестою, которым потом противопоставляются «возлюбленный и его невеста»; упоминание о небесной деве (софия — гносис), как судье душ в оде 33; строфа оды 39 о воде жизни, которая раз­деляет мир чувственного от мира сверхчувственного, чрез которую искупитель прокладывает путь, не погружаясь, и чрез которую он навел мост своим «словом», — весь этот пестрый мифический аппарат так явственно напоминает идеологию гностицизма и религиозную фантастику тайного учения, что просмотреть это невозможно. И если Гарнак вопреки таким чертам «Од», подчеркивает их свободу от всего мифического, то это так же непостижимо, как и многие другие, из его утверждений.

Но прежде всего о гностическом происхождении «Од» свидетельствует то значение, которое они придают позна­нию или гносису, приравниваемому в «Одах» к божествен­ной мудрости или истине. Если гностицизм полагает иску­пление в познании или ведении, а ведение понимает как тайное божественное откровение, которое является уделом одних посвященных и должно сохраняться как священная тайна, то именно это является характерным и для «Од Со­ломона».

В упомянутой же оде 38, которая говорит о восхождении души на небо, в проводники душе дана истина. Эта ода напоминает нам то место у Псевдосоломона, где он говорит о спасающей силе мудрости (Премудр. 10, 9 и сл.). Точно так же отзвук увещаний мудрости, которыми она у Иисуса сына Сирахова призывает людей следовать за собою, мы находим в словах световой девы в оде 33: