Происшествие

Примеряя костюм, Лейла Зурабовна говорила:

— Я никогда не беру двух заказов одновременно. В моем доме лежит только один отрез — тот, над которым я работаю. Я не ателье, у меня индивидуальный пошив. Пока я не изготовлю одну вещь, о другой я и думать не желаю. В жизни нельзя разбрасываться ни в чем. Поверьте мне, старой женщине.

И Евгения Дорофеевна подумала, что в словах Лейлы есть большой смысл.

Вернувшись от портнихи, Евгения Дорофеевна снова примерила костюм и в задумчивости встала перед трюмо. Она представила, как на конференции председатель предоставит ей слово и доктор Орешникова, кандидат медицинских наук, пойдет через зал к трибуне и произнесет свое сообщение. Она глядела в зеркало, но видела не себя, видела своих больных, которых вырывала из рук смерти и ставила на ноги: семидесятилетнюю Анну Егоровну, первую свою пациентку; бухгалтера Крячко, его привезли на носилках, уже и ходить не мог, а сейчас снова работает; артистку Стенину, которую часто видит по телевидению. Больные Орешниковой были специфическими больными, не всех удавалось вылечить сразу и до конца. Иным приходилось возвращаться в клинику вновь и вновь, как они говорили, «на ремонт». Но все они верили в ее лучевую терапию, в нее, доктора Орешникову. А ее жизнь целиком заключалась в работе, в больных, потому что иных занятий у нее не было. Родители давно умерли, замуж не вышла…

Дверь приотворилась, и появился очень толстый полосатый кот.

— Ах, Мусик, — засмеялась Евгения Дорофеевна. — Добрый вечер!

Кот тихо муркнул, потерся о ее ноги и не оглядываясь последовал на кухню, помахивая, как опахалом, хвостом, уверенный, что хозяйка пойдет за ним следом.

— Обождешь, — сказала Евгения Дорофеевна. — Дай переодеться.

Кот, словно поняв, оглянулся и сел в ожидании.

Евгения Дорофеевна сняла костюм, надела спортивные брюки и блузку, открыла холодильник, достала рыбу. Нарезала, положила в кастрюлю, налила воду, поставила на газ. Рыбу надлежало сварить, сырую Мусик не любил.

— А где Катя? — спросила Евгения Дорофеевна.

— Мр-р, — ответил кот. На все ее вопросы он отвечал коротеньким «мр-р», но Евгения Дорофеевна воображала, что она понимает оттенки этих «мр-р».

Рыба сварилась, Евгения Дорофеевна быстро остудила кастрюлю под струей холодной воды, выложила в две миски.

И тут пришла кошка Катя, огненно-рыжая, как лиса.

Мусик с Катей и были семьей Евгении Дорофеевны, как ни печально это сознавать. Лет десять назад нашла она на лестнице двух брошенных котят, принесла домой, да так и прижились они у нее. Вечером, усевшись у телевизора в старое отцовское кресло, Евгения Дорофеевна поглядывала на свернувшихся у ее ног животных и с грустью думала, что, если б в юности ей сказали, что со временем превратится она в типичную старую деву, обладательницу двух кошек, ни за что бы не поверила. Однако факт налицо: одинокая дама с кошками…

Евгения Дорофеевна уже собиралась лечь в постель, когда позвонила Ирина Вербицкая, подруга еще со студенческих лет в мединституте.

— Ты что так поздно? — сердито спросила Евгения Дорофеевна.

— Поздно? — удивилась Ирина. — Да еще десяти нет.

— Мне завтра в половине восьмого надо быть в клинике.

— Я на минутку. Пойдем завтра на Ленинградский балет? Тряхнем стариной?

— А билеты? — спросила Евгения Дорофеевна.

— Говорят, перед началом можно купить. Надо к пяти подойти к кассе. Или, может, на руках…

В молодости подруги были большими поклонницами балета.

— Ну что ж! — сказала Евгения Дорофеевна. — Заодно обновлю костюм. Сегодня получила. Просто бесподобно.

— С кружевами?

— Ага. Ты завтра во сколько освободишься?

— К пяти могу быть у кассы.

— Идет, — сказала Евгения Дорофеевна. — Я тоже буду. Завтра я кончу в три и успею забежать домой переодеться.

— Ну тогда спокойной ночи, Женя! До завтра.

Евгения Дорофеевна была рада предложению подруги — в последнее время в театр удавалось попасть не так уж часто.

Однако в три часа Орешниковой освободиться не удалось — прибыл новый больной, большой добродушный латыш.

— Как вы себя чувствуете, Ян Карлович? — спросила Евгения Дорофеевна, просмотрев анализы.

— А неплохо, — ответил он с сильным акцентом, — вот только на голове шишка выскочила. Жена говорит, это плохо. И доктора в Москву послали.

Жена сидела рядом, испуганно глядела на Орешникову.

— Ну-ка покажите! — она ощупала шишку легкими пальцами. — Так. Ну ничего, будем лечить. У вас есть где остановиться? — обратилась Орешникова к жене больного. Она всегда задавала этот вопрос родственникам, потому что случалось, что в Москве у них не было ни родных, ни знакомых и они ночевали на вокзале. В таких случаях Евгения Дорофеевна приглашала их с себе. Это было не очень удобно для нее, но не могла она позволить себе оставлять человека без крова.

— Спасибо, спасибо, — закивала женщина. — У нас в Москве есть племянник…

Орешникова почти бежала к станции метро — она опаздывала, — и думала, что лечение надо начинать незамедлительно: время почти упущено. И все же надо успеть, еще не все потеряно. Несколько подобных опухолей ей уже удалось вылечить. «Хорошо, что аппаратура сейчас в полном порядке».