Происшествие

Быстро переодевшись, у дома поймала такси, и ровно в пять они встретились с Ириной Вербицкой у входа в концертный зал «Россия». Как все занятые люди, эти женщины умели ценить время и отличались точностью.

Всего два человека стояли у кассы, которая была еще закрыта. Но вскоре за ними зазмеилась очередь.

Подруги виделись редко, больше общались по телефону, совместное ожидание в очереди было для них возможностью поболтать.

— Как костюм? — шепотом спросила Евгения Дорофеевна. — Нравится?

— Чудо! — так же шепотом ответила Ирина Ивановна. — Дорого?

— Не спрашивай. В жизни у меня таких нарядов не водилось.

— Тебе потрясающе идет, — сказала Ирина Ивановна. — И очки новые.

— Весной была в ГДР, половину командировочных денег вбухала.

— Очки — часть туалета…

— Как у тебя? Что ребята?

— Они с мамой в пансионате, довольны…

— А Петр?

Вербицкая поморщилась.

— Ну что Петр! Петр не меняется. Придет с работы, поест и в телевизор уткнется. Мама его зовет «жилец». Жилец он и есть. Ни с детьми не займется, ни мне не поможет. А я кручусь как юла. Сейчас вот уехали, хоть какая-то передышка. Мама уже старенькая, устает быстро.

— Ты б поговорила с ним.

— Пустое. Тысячу раз говорила. Он, видите ли, устает на работе. А я не устаю, я на прогулку хожу, а не у операционного стола по несколько часов стою…

— Не шуми, тише, — шепотком сказала Евгения Дорофеевна.

Вербицкая засмеялась:

— Как влезу на своего конька — Петьку ругать, — все забываю. Нет, в самом деле, у него, видите ли, мартеновский цех. Подумаешь! Да видела я этот мартеновский цех в кино. Да и не у печи он жарится, а начальник, в кабинете весь день проводит, в кресле мягком. Ой, да ладно! Не пьет, и то хорошо. И бабами вроде не интересуется. Да и у детей хоть какой-то отец есть. — Подумав, Ирина Ивановна, видимо, сжалилась над своим Петром и шепнула: — В общем, зря я жалуюсь, все они теперь такие.

— Все равно я завидую тебе, — тихо заметила Евгения Дорофеевна. — Так ужасно быть одной. Приду домой и с кошками разговариваю. А от них чего? «Мр-р» да «мр-р»… А мне кажется, они меня понимают и я их «мр-р» вроде понимаю.

— Брось! Кошки — это прелесть. У меня твой котенок Барсик живет, от него одна радость… А ты сама себе хозяйка, никому ничего не должна и не обязана.

Евгения Дорофеевна усмехнулась, услышав эти слова, вспомнила застенчивого латыша Яна Карловича. Как же не должна! Еще как должна! Тому же Яну Карловичу ни много ни мало — жизнь спасти!

— Одиночество — это прекрасно, — продолжала шептать Ирина Ивановна. — Знаешь, я вот сегодня как птаха! Одна — Петька в командировке…

— Не болтай! — тихо сказала Евгения Дорофеевна. — Это ты на один день птаха! А если изо дня в день одна — волком взвоешь. Кстати, мне сегодня звонил Лев Басаргин.

— Приехал! — ядовито заметила Ирина Ивановна. — И ты, конечно, завтра помчишься к нему на свидание.

— Я бы и сегодня помчалась, да мы уж сговорились пойти с тобой в театр.

— Не понимаю я тебя, Женя! Раз в год заскочит в Москву проездом, а потом уедет, и ни строчки. Ну как ты можешь терпеть такое к себе отношение?

— Во-первых, он пишет. С каждым праздником поздравляет!

— Ах, скажите, какое внимание.

— Да! Внимание. За восемь лет не было ни одного праздника, с которым он бы меня не поздравил. И потом, он сразу сказал, что писем писать не любит и не умеет.

— И как ты терпишь? — вздохнула Ирина Ивановна.

— Замолчи. Тебе не понять… Пусть хоть раз в году, но у меня праздник, я чувствую себя любимой, женщиной…

— Иллюзия! Не люблю я твоего Басаргина!

— Много ты понимаешь… Смотри, кажется, кассу открыли, — заметила Орешникова. — Товарищ, встаньте в очередь. Молодой человек, я к вам обращаюсь, вы же здесь не стояли…

Высокий парень в потертой вельветовой куртке оглянулся и посмотрел на Евгению Дорофеевну так, как смотрят на червяка, обнаруженного в чашке с компотом. Долгие мгновения он так смотрел на нее, потом сказал негромко, но внятно:

— Закрой пасть, тетка!

Архипов побрился, принял душ, вытерся жестким крахмальным полотенцем. Только такие он любил. Лидия Алексеевна, если честно говорить, умаялась таскать их в стирку и обратно. Но Архипов злился, если утром в ванной комнате не лежало на табуретке чистое, только что из прачечной полотенце. Лидия Алексеевна любила свой дом, своего красивого сорокадвухлетнего мужа, поэтому никогда не пеняла ему на его прихоти, которых, кстати сказать, было немного. Да и прачечная находилась недалеко, за углом дома. Конечно, когда идешь с работы, а руки оттягивает сумка с продуктами, тащить еще тяжелый пакет с бельем не бог весть какое удовольствие. А что делать? Кому-то надо везти домашний воз.

Приглаживая еще густые вьющиеся волосы, Архипов вошел в кухню, сел за стол, придвинул к себе тарелку с кашей. У него была небольшая язва желудка, нажитая на нервной работе главного инженера авторемонтной мастерской, и врач рекомендовал ему ежедневно есть натощак овсянку. Сначала Архипов не представлял себе, как можно питаться такой гадостью. Потом привык, даже полюбил.

— Эх, кашка-кашечка, кашечка-малашечка, — весело проговорил он и начал есть.