Происшествие в городе Т

Выпили еще рейнвейнского, помолчали. По целовальнику было видно, силится он что-то спросить, но не может, только щеки надувает. Кочкин полез в карман, достал оттуда часы, щелкнул крышкой, и у Луки Лукича точно пробку из горла выбило:

– Мне, ваше степенство, вот что интересно, а сколько он может стоить, корешок такой?

– Купить, что ли, хочешь? – подавляя зевоту, спросил Кочкин.

– Ну, это смотря по цене, люди мы, как видеть изволите, небогатые, – опустил глаза Лука.

– А сколько тебе за него не жалко?

– Сколько не жалко?

– Да!

Кабатчик задумался, однако глаза выдавали, что ему, сколь ни запроси – хоть копейку, все жалко будет. Но все же он решился:

– Десять рублей! – сказал Лука Лукич сипло и часто-часто заморгал, будто бы в оба глаза разом соринки залетели.

– Десять рублей? – Кочкин даже привстал, а под лавкой почему-то зашевелился нищий.

– Сто, сто рублей! – тут же поправился целовальник, испытывая при этом чувство расставания с душой.

– По рукам, – согласился Меркурий. – Тащи деньги, если они у тебя есть!

Быстрее солнечного света метнулся целовальник в зады своего кабака. Захлопал дверями, загремел ведрами. Сбивая руки, отодвигал ящики, шарил впотьмах, не было времени лампу зажигать. Тяжело дыша, на ощупь отсчитывал вертлявые серебряные кружочки. Но как ни спешил Лука Лукич, все одно не успел. Когда вернулся в «залу», чудесного гостя уже не было, а вместе с гостем пропал и нищий. Выбежал на крыльцо, только и увидел, что скрывающийся за поворотом зад дорожной брички. Топнул ногой по пыльной камышовой чувихе и простонал:

– Двести рублей давать нужно было!

* * *

Нищий, вошедший в кабак как раз во время изготовления пьяного зелья, был не кто иной, как кучер Прохор, успевший мало того что задать лошадям овса, так еще переодеться в заранее приготовленные лохмотья и измазать лицо грязью. После стал возле двери и принялся ждать условного сигнала, а условным сигналом, как вы понимаете, было громко сказанное чиновником особых поручений слово: «Готово!»

Прохор уже не в первый раз принимал участие в подобных представлениях, поэтому на обратной дороге, как всегда, сокрушался:

– Кабы мы с вами, Меркурий Фролыч, эфтим делом сурьезно занялись, вот деньгов-то у нас было бы! А может, и вправду – бросить полицию, да на вольные хлеба! Целовальников – их на наш век хватит!

– И не жалко тебе людей дурить? – спросил Кочкин.

– Это кого же жалеть, кабатчика? Он нас не пожалеет, он, кровопивец, из нас последнее вытянет. В том, чтобы кабатчика обдурить, большая польза обществу!

Кочкин не стал уточнять, что за польза такая, только рассмеялся на слова кучера.

Пока дорожная бричка с чиновником особых поручений, подгоняемая ветром хороших новостей, катилась в сторону Татаяра, там происходили еще более удивительные события.

Глава 17 Чудо в храме Усекновения

В Татаяре хромоногий пономарь церкви Усекновения, кутаясь от утренней прохлады в худую свитку, шел от сторожки к храму заправлять маслом выгоревшие лампады. Лицо причетника то и дело ломала зевота. С трудом поднимая калеченую ногу, взобрался по крутой каменной лестнице на паперть главного входа. Троекратно перекрестившись, подхватил болтающийся на грязной тесьме у самого колена ключ, вставил в замочную скважину и несколько раз повернул.

Случайный прохожий, окажись он в тот час у кованой калитки храма, выходящей на Аржанскую улицу, мог бы видеть, как пономарь вошел в церковь и как, спустя совсем непродолжительное время, выбежал оттуда, смешно выбрасывая вперед больную ногу и яростно размахивая руками. Буквально скатившись со ступенек, бросился к стоящему чуть поодаль от храма священническому особняку.

Через пять минут батюшка в одном подряснике, со скособоченной бородой и спутанными власами, колыхая чрезвычайно вместительным животом, семенил по росной тропинке к главному входу. Рядом, припадая на ногу и боясь отстать, шел пономарь. Он что-то рассказывал настоятелю, потрясая в воздухе рукой.

Лишь только они вошли в храм, на той же тропинке появилась дородная круглолицая женщина. В одной руке она несла небольшую складную лесенку, другой зажимала под подбородком концы незавязанного платка. Перед тем как войти в храм, попадья поставила лесенку и единожды перекрестилась, после чего еще и озирнулась, не видит ли кто!

Все трое находились в церкви не более четверти часа, затем вышли. Матушка с лесенкой наперевес ушла вперед, а настоятель с пономарем остались на паперти. Батюшка велел запереть дверь, а ключ передать ему.

– И не болтай! – предупредил он пономаря.

Как ни был строг батюшка, как ни наказывал им всем молчать, все одно слух о том, что в церкви происходят какие-то чудеса, пополз по Татаяру. Слух разлетелся по городу, как стая напуганных колокольным звоном ворон. Уже к полудню у калитки, ведущей в церковный дворик, стали собираться празднично одетые любопытствующие. В большинстве своем это были маленькие смиренные старушки, которые стояли и пылающими глазами смотрели сквозь кованые завитки ограды на церковь.