Происшествие в городе Т

– Да, прямо вот так взял и весь сгорел, – утвердительно кивнул кабатчик.

– Интересно.

– А дело, ежели вам интересно, вот как было. Татары к городу подходили. В городе войско – десять кольчужников пьяных да один фузейщик без фузеи. Как оборониться? Вот и пошел среди горожан слух, будто бы татары люди дикие, вот как звери, и огня отродясь не видывали, и одно от них спасение – костры вокруг крепостного частокола разложить. Басурмане увидят огонь, испугаются и убегут. Сказано – сделано. Мы ведь, известно, на дурные дела скорые. Но, видать, близковато костры от городских стен разложили. Ветер, дело божие, не в ту сторону. Огонь на стены, стены, понятно, гореть. Оттудова на башни, башни занялись, стали падать, да на крайние дома, одним словом, выгорел город дотла. Татары, те мимо прошли, то ли огня испугались, – Лука Лукич хихикнул, – что вряд ли, скорей всего смекнули: какая там добыча, где зарево такое. На месте пожарища деревня отстроилась, по событиям Кострами назвали.

– А скажи-ка мне, Лука Лукич дорогой, вот ехал я по деревне по вашей, что-то людей совсем не видно, точно мор прошел, куда они подевались?

– А кто где. Кто на заработки уехал, кто спит еще. Народец тут, сказать правду, с ленцой…

– Так что, у вас ни промыслов, ни ремесел никаких нет?

– Да какие промыслы, какие ремесла, ничего нет. Народишко, говорю, с ленцой, вот и не хочет ничем заниматься, ему бы только сивухой налиться да спать.

– Ну, это же для вас хорошо, торговля идет!

– Хорошо-то оно хорошо, а только ведь я просто так, задаром, не налью, мне деньги платить надо, а если люди ничем не занимаются, где они деньги-то возьмут? Негде. Получается, что все страдаем.

– Как же вы свою торговлю поддерживаете?

– Да выкручиваемся, – с неохотой ответил целовальник.

– Без ремесел плохо, – заметил гость и отпил рейнвейнского. – А я слыхал от людей, что будто бы кто-то у вас здесь ложки делает – железные?

– Да что вы! У нас в деревне вообще никаких умельцев нету, даже деревянных никто не режет, а железные – это о-го-го ремесло какое. Тут настоящий мастер нужен.

– Вот и говорят, будто бы живет у вас тут некто мастер Усов, и он якобы делает железные ложки.

– Брехня, нет тут такого. У нас даже и фамилии такой нету… Хотя постой, постой, – кабатчик почесал голову, – припоминаю. Был Усов, был. Давно, еще при крепости, но ложки он не делал…

– А что делал? – заинтересовался Кочкин, хотя виду не подал. Да и потом, то, что в деревне когда-то жил кто-то по фамилии Усов, это ведь еще ничего не значит.

– Он у тогдашнего помещика Дубова поваром служил.

– А других Усовых, значит, не было?

– Нет, не было, только вот повар!

– И куда он делся, повар этот?

– Так его на каторгу сослали.

– За что? – удивился Кочкин.

– Ну, тут история была… такая история, что и в книгах не прочтешь…

– Ну-ка, расскажи, что за история такая, может быть, я ее слышал!

– Да это вряд ли. А там кто знает? Ну, в общем, слушайте. Повар Усов – он хоча и при барине, но вольный был. Его помещик Дубов откуда-то из города привез. Повар-то вольный, а вот девка ему крепостная приглянулась. Решил жениться. Пошел к барину, к Дубову, разрешение испросить. Барин разрешение дал, но про себя решил девку ту первым испробовать, и испробовал… Повар Усов узнал про то, озлился, и запала ему в голову мысль отомстить. Но как? Долго думал и наконец придумал. Дубов сам из себя не больно видный был, но отличил его Бог, дал ему голос. Пел как соловей, девки во всей деревне млели. Много он их, девок, через этот свой голос попортил. И решил Усов по этому ударить…

– Это как же? – спросил Кочкин.

– Ну, так вот, слушайте, что придумал Усов. Взял он барскую ложку, наточил ее…

– Как наточил? – сузились глаза у Меркурия Фролыча.

– На точильном камне. Ну, так вот, наточил да за обедом своему «благодетелю» и подсунул. Барин стал есть, да пол-языка себе и отхватил. С тех пор стали называть их не Дубовы, а Безъязыковы. А Усов на каторгу попал, да там, говорят, и сгинул. Так-то, – закончил свой рассказ Лука Лукич.

Целовальник заметил, что после того, как рассказал про повара Усова, гость его задумался, крепко задумался, точно что-то напомнила ему история.

– Никак слыхали вы уже про это? – спросил кабатчик у изменившегося лицом Кочкина.

– А? Нет, не слыхал. Не слыхал, просто перед глазами картина явилась, фантазия. И стало, признаюсь, как-то не по себе… – Чиновник особых поручений зябко приподнял плечи. Он был несколько раздосадован тем, что не смог скрыть от кабатчика эмоций, и теперь, чтобы не вызвать у него подозрений, разыгрывал чувствительность.

– Да уж, – согласился с ним целовальник, – радости в этом мало, самому себе язык отрезать. Ну, а с другой стороны, поделом ему, Дубову этому. Я думаю, что Усов сделал правильно, по закону оно, может быть, и неправильно, а вот по совести – правильно. Мы же того не знаем, а у него, может быть, к девке той крепостной настоящая любовь была, а не просто зов плоти. А тут ему сообщают такое… – сказав, Лука Лукич налил вина.