Происшествие в городе Т

– Что-нибудь отыскали, Павел Нилыч? – Голос у архивариуса оказался густым, басовитым и так не соответствовал его наружности, что казался ему не принадлежащим. Хотелось заглянуть старику за спину, а кто это там говорит.

– Представьте себе, отыскал! – радостно ответил Щербатов и, перенеся стул, принялся рассказывать костровскую историю. И, как часто случается с людьми увлеченными, напрочь забыл о своем слушателе. Вспомнил о нем лишь на середине рассказа и то только потому, что архивный житель стал издавать звуки, похожие на храп.

Отставной коллежский асессор был этим оскорблен. Ушел не прощаясь, при этом сильно хлопнул дверью. Архивариус от хлопка проснулся, поводил мутными глазами из стороны в сторону, сказал короткое «А?», как бы кого-то переспрашивая, но, убедившись, что никого нет, снова уснул.

Выйдя на улицу, Щербатов успокоился. Радость обретения истины снова вернула его в благостное состояние, в котором он и пребывал до конца дня.

Губернский город, каким бы большим он ни был, все равно остается маленьким. Слухи о том, что отставной коллежский асессор всем рассказывает какую-то историю о поваре Усове и помещике Дубове, просто не могли не дойти до сыскной полиции, и они дошли до нее.

Когда чиновник особых поручений с горем пополам добрался до пряничного домика Щербатова и объявил о цели своего визита, радости старика не было предела. Впрочем, стоит заметить, что если бы Кочкин в силу каких-нибудь причин замешкался с объявлением цели своего визита, старик все равно был бы ему рад.

– Вы знаете, господин Кочкин, я уже было отчаялся встретить заинтересованного человека, – частил отставной коллежский асессор, угощая гостя по случаю жары смородиновым квасом. – Всем наплевать на губернскую историю с высокой колокольни! Наплевать, наплевать, и не возражайте мне!

А Кочкин и не возражал. Несколько подустав от крутизны Бирюковской улицы, он сидел за столом, понуря голову.

– А вот вы интересуетесь, – продолжал тем временем старик, – и меня это радует. Значит, есть еще в наших палестинах люди неравнодушные, вы тому ярчайший пример…

Чиновник особых поручений попытался было возразить, что интерес его сугубо служебный, но старик не хотел слушать.

– Забыть историю – это, знаете ли… Это, знаете ли, скверно, очень скверно! Забывая историю, мы обрекаем или даже приговариваем себя – что печально, не только себя, а все последующие поколения, – к ее повторению, и, возможно, в самом худшем варианте. Ведь забывая историю, мы лишаем себя возможности учиться на ошибках предков.

Щербатов был доведен равнодушием окружающих людей до такой крайней степени словоохотливости, которая обычно наступает после долгого и, самое главное, запретительного молчания. Его не нужно было ни о чем спрашивать, он точно ясновидящий предвосхищал вопросы.

– Скажу вам честно, эта история с обрезанным языком, случившаяся в деревне Костры, лишила меня сна, словно кто-то запал в меня вставил. И вот он тлеет, тлеет… Пришлось, знаете ли, покопаться, порыться в архивах. Тысячи ценнейших документов, условия хранения ужасные… Так, о чем это я? Ах да, и усердие мое было вознаграждено, я нашел документ, проливающий свет на эту историю. Как оказалось, не было никакого суда над поваром Усовым, а помещик Дубов не обрезал себе языка…

– И заточенной ложки тоже не было? – вклинился с вопросом Кочкин.

– А вот заточенная ложка была, но обо всем по порядку. Когда Усов узнал, что зазноба его обесчещена, он, чтобы отомстить барину, наточил ложку. Но перед тем как подсунуть ее Дубову, рассказал об этом, дурак, своей невесте. Невеста же, как пишет капитан-исправник, письмо которого я отыскал в губернском архиве, предупредила своего барина, что жених ее, Усов, готовит против Дубова злодеяние! – Щербатов округлил глаза и тыльной стороной правой руки дал леща по ладони левой. – А барин, помещик Дубов, узнав обо всем этом, разыграл целую мистерию.

– Какую мистерию? – не удержался от вопроса Кочкин.

– А вот послушайте какую. В день так называемого отмщения парадно одетый Дубов вышел к обеду. Как ни в чем не бывало взял острую ложку, точно в неведении, и давай суп есть. Сунул ее себе в рот, охнул или ахнул и, представьте, выплюнул на стол язык. А тут эта девка подлая, невеста Усова, откуда ни возьмись. Я полагаю, все заранее оговорено было. Выскочила, давай причитать и рассказывать, что ложку Усов наточил, чтобы барина-батюшку со свету свести. Ну, Усова, ясное дело, под арест. Стали с этим делом разбираться. Перво-наперво освидетельствовали самого Дубова. Он поначалу упирался, не допускал к себе доктора, и понятно почему, язык-то у него целым оказался!

– Как же так? – удивился Меркурий Фролыч.

– А вот так! Капитан-исправник учинил следствие, и выяснилось, что перед тем, как выйти к обеду, барин приказал своему человеку отрезать у живой свиньи кусочек языка. Сунул его себе в рот, и за стол. Ну, а дальше известно, что произошло. Вот история-то какая! Чистый Шекспир! Да, и еще у капитан-исправника сомнения возникли, точно ли Усов наточил ложку, а не сам ли барин приказал? Был допрошен кузнец…