Происшествие в городе Т

Странен, ой как странен русский человек. Вот скажи ты ему самую что ни на есть правду. Ту правду-матку, о которой он сам, и деды его, и прадеды всю свою жизнь мечтали и искали, за что бывали биты, гонимы и притесняемы. Так ведь не поверит, переспрашивать кинется. Начнет в этой самой долгожданной правде ковыряться. Какое пятнышко или соринку встретит, тотчас же на солнце рассматривать примется. Да еще зломудрствовать начнет, мол, не правда это вовсе, а так, обман. Кто нам, рылам суконным, ее скажет – правду-то, держи карман шире! А наври ему с три короба, да хоть даже с десять коробов, скажи, что в болоте вонючем в воде стоялой, затхлой, вовсе не жаба живет, а Василиса Прекрасная, заколдованная только. Или что потомственный дворянин, барон Томас фон Шпинне – крестьянский сын из-под Могилева. Выслушает, открывши рот, и все примет за чистую монету.

Глава 39 Швейцар

Следующий отчет, который фон Шпинне получил от своих агентов, в одно и то же время рассмешил его и разозлил. В нем сообщалось, что Елена Павловна Можайская, как всегда, приехала к своей приятельнице в дом на набережной, экипаж отпустила, сама вошла в парадное и более из него не выходила…

– Как это «не выходила»? – допрашивал он агентов, которые через несколько секунд уже сидели в его кабинете.

– Ну, эта, вошла и не вышла, – стал объяснять Кирюшка.

– Это я понимаю, вошла и не вышла. Но что вы сделали для того, чтобы разобраться, почему она не вышла?

– Так ведь чего разбираться-то, она, верно, заночевала у приятельницы…

– Допустим, заночевала. Но вы докладываете, что всю ночь ходили возле дома караулом. Это правда или вы врете?

– Ходили, токмо по очереди! – отвечал все больше Кирюшка, а Сообразительный молчал.

– И вот вы всю ночь, а затем и все утро следующего дня находились у дома приятельницы графини Можайской, так?

– Так!

– И здесь же пишете, что в половине двенадцатого Елена Павловна снова приехала к своей приятельнице! Как такое может быть?

– Верно, приехала… – кивнул Кирюшка.

Начальник смотрел на агентов тем своим страшным взглядом, от которого даже закоренелые разбойники маму вспоминали.

– Мы, эта, не знаем… сами, эта, удивились… – говорил на выдохе Кирюшка, а Сообразительный, тоже изрядно напуганный, только кивал в такт словам.

– Вы проверили наличие в доме черного хода? – не сводя глаз с агентов, спросил фон Шпинне.

Те недоуменно переглянулись, и это переглядывание ответило за них – ничего они не проверяли. Может, им было даже неведомо о существовании черных ходов.

Махнув рукой, начальник велел агентам идти прочь и на глаза не попадаться. Как только те вышмыгнули из кабинета, Фома Фомич призвал к себе Кочкина.

– Тут такое дело, Меркуша… – Фон Шпинне рассказал чиновнику особых поручений, как опростоволосились агенты.

– Молодые… – только и сказал Кочкин.

– Это их, конечно же, в какой-то мере оправдывает, – согласился с ним начальник сыскной. – Однако дело остается делом. Сейчас сгоняй в этот дом и разговори швейцара. Мне очень интересно, куда делась графиня Можайская…

* * *

Швейцар, мужчина лет пятидесяти с малоподвижным желтым лицом, узнав, кто такой Кочкин, обрадовался и поведал Меркурию Фролычу, что в молодые годы служил в конвойной роте.

– Почти полиция, – заметил Кочкин и добавил: – Но у вас ответственности больше.

– Это точно! – согласился швейцар и предложил чиновнику особых поручений выпить стаканчик чаю. – Не побрезгуйте, ваше благородие, – и вам отдохновение, и мне удовольствие.

– Отчего же не выпить, можно! – согласился Кочкин, но, сделав шаг, предупредительно остановился. – Чай-то у тебя, я надеюсь, не копорский?

– Как можно-с, мы такого позору у себя не держим! – покривил бледно-розовой губой бывший конвойный. – У нас самый что ни на есть китайский, у Ивана Спиридоновича Корчакова берем, товар первоклассный. Да и потом, не к лицу швейцару, который при господах, травой этой, копорским чаем, пробавляться…

– Неужто жалованье такое, что и на китайский чай хватает?

– Чтобы китайский чай пить, жалованье не надобно, – увлекая Кочкина к себе в каморку, проговорил бывший конвойный.

– А что же надобно? – спросил Кочкин.

– А надобно место себе отыскать, – принялся объяснять главную тайну жизни швейцар, – от места все благополучие. Это как рыбалка, можно сесть на берегу, закинуть удочку, да так весь день и просидеть. Если попадется на крючок какая-нибудь дурная уклейка, то хорошо. А можно, не гневя бога, в таком благодатном месте сесть, что ни закинешь – то сом, что ни закинешь – то сом! – У швейцара широко открылись глаза и слегка выкатились наружу. Кочкин, глядя на это, даже приподнялся, опасаясь, как бы не случилось с «рыбаком» падучей от такого сказочного улова. Но все закончилось благополучно. Глаза швейцара вернулись на место, отведенное им природой, а сам он боднул головой воздух, смахнул наваждение, и вот снова прежний человек.

– Непонятно. – развел руками Кочкин.