Происшествие в городе Т

– Объясню! Господа, чего греха таить, они ведь с ленцой люди, но я в этом беды не усматриваю. Господа и должны быть такими, ежели они настоящие господа. Беда в другом. Прислуга ихняя, глядючи на господ, изнеживаться начинает. Посылают прислугу, скажем, в лавку к тому же Корчакову за чаем, а им идтить туда неохота, то зябко, то слякотно. Вот они ко мне, Бонифатьич, выручай. – Швейцар красноречиво двинул бровями. – Ну я, не будь дурак, и выручаю. Завел у себя тут «денщика», мальца Ваську. Он хоть годами еще не вышел, а смышленый, каналья… вот и отправляю его за покупками. А перед тем как покупки, значит, господам отнесть, я их у себя тут осматриваю. Там щепотку, там понюшку, а где и копеечку, так и живу.

На небольшой томпаковой спиртовке вскипел чайник. Бонифатьич снял его, спиртовку загасил и принялся разливать кипяток по чашкам.

– Но это же, выходит, воровство, – после некоторого раздумья заметил Кочкин.

– Нет, – запротестовал швейцар, – какое же это воровство? Это, ежели хотите знать, пошлина или плата за услугу. Я ведь не беру себе чего получше, а стараюсь выбрать товар подпорченный. Где чего подсохло, где примялось или, скажем, лопнуло. Господа, они ведь все равно этого есть не станут… Да вы пейте чай, пейте, ваше благородие. Ежели желаете, так у меня вот тут и халва имеется! – Бонифатьич полез в свои закрома, находящиеся под лежаком, но Кочкин остановил его:

– Мне вот что интересно…

– Да.

– Ты вчера черным ходом выпускал женщину в темном платье. И не отпирайся, видели тебя!

– Да я и не отпираюсь, было дело, выпускал, – спокойно проговорил швейцар. – Что в этом противоправного?

– Противоправного ничего. Ты в каком часу ее обратно впустил?

– Не впускал я ее обратно, зачем?

– Ну, как зачем, она ведь из вашего дома? – насторожился Кочкин.

– Она-то? Нет, не из нашего.

– Тогда это, наверное, графиня Можайская?

– Нет, – сморщился швейцар. – Их превосходительство я отлично знаю. Она к нам часто наведывается, в четвертой квартире приятельница их живут, госпожа Мшенская. А эта в черном, это другая женщина… Да и стал бы я госпожу губернаторшу через черный ход выпускать. Да она бы, верно, и не пошла, не того она полета…

– Откуда же взялась эта другая женщина?

– Да тут какое дело. Вчерась всех, кого надо, встретил, кого надо – проводил. Время такое, что более быть никому не должно. Беготня, она всегда ближе к вечеру начинается. Думаю, пока затишье, полежу. Ноги гудят, видно, на погоду. Кителек снял, лег, только распрямился, слышу, кто-то будто бы дверь трогает. Пошел, открыл. На пороге женщина стоит, вот как вы изволили описывать, в черном платье, лицо за вуалью, сует мне целковый и говорит:

– Любезный, – это она меня так назвала, – тут, говорит, увязались за мной какие-то. – А сама так легонько головой в сторону поводит. Я глянул – точно, пролетка стоит. Из нее две головы торчат и все в эту, в нашу сторону глядят. – Так нельзя ли, – говорит, – вашим черным ходом воспользоваться, чтобы отстали? – За целковый, думаю, отчего же, можно! Вот так вот.

– А раньше ты эту женщину не видел?

– Нет, не видел, – не задумываясь ответил швейцар и добавил чуть погодя: – Ежели вы насчет вуали сомневаетесь, то зря. Мне это даже все равно. Покажи мне человека, а потом обряди во что хошь, хоть в попону конскую, я его все равно узнаю. Я на этой службе, – Бонифатьич обвел вокруг себя руками, – слава богу, лет уж сколько. А что это за женщина?

– Преступница это, убийца, – решил напугать швейцара Кочкин, – а ты помог ей скрыться от слежки. Те, что в пролетке сидели, это наши агенты!

Лицо у Бонифатьича вытянулось, он уронил руки и несколько минут смотрел истуканом. После чего, разлепив обмякшие губы, пробормотал:

– Виноват, ваше благородие, не знал!

– Да никто тебя не винит, – наклонился к нему Кочкин, – если, конечно, ты с ней не заодно!

– Да упаси боже, да я… в конвойной роте…

– Верю, верю, но ты мне вот что скажи. Если случится, сможешь ты эту женщину узнать?

– Смогу, еще как смогу! А где узнавать?

– Да здесь. Вот к жильцам вашим гости ходят, вдруг среди гостей ты ее и опознаешь…

– Среди гостей?

– Да.

– Вы думаете, она сунется сюда?

– Баба, известное дело, будь то барыня или холопка какая-нибудь, всегда остается дурой. Платье сменит, вуаль снимет и думает – все, не узнает никто. А про Бонифатьича и забыла! Кто такой, по ее мнению, Бонифатьич? Вроде и не человек, так, предмет. Мимо пройдет, нос задравши, а того женский ее ум уяснить не может, что Бонифатьич, он хоть и невысокого звания, но все видит и все помнит. Мимо него муха пролететь не сможет, потому что Бонифатьич – это хоть и незаметная, но сила!

По сердцу пришлись швейцару слова Кочкина, улыбнулся он благостно и сказал:

– Душевный вы человек, ваше благородие, понимаете простых людей. А эта, эта каналия в вуали нипочем мимо меня не пройдет, я ее сразу же скручу…

– Э нет, скручивать не надо. Запомни, разузнай кто, и с этим к нам в сыскную. А мы уж там решим, что делать дальше.

Когда Кочкин уходил, швейцар слезно его просил:

– Будет время, ваше благородие, заходите, побеседываем, уж больно человек вы душевный…