Прокаженные. История лепрозория

Несмотря на то, что Рогачев был сплошь усеян узлами, частью уже вскрывшимися и переходящими в язвы, а кисть левой руки напоминала головешку, он решительно отказался от правильного лечения и вмешательство врачей рассматривал как «пустую трату времени». Он игнорировал амбулаторию, советы медицинского персонала и во всеуслышание издевался над методами амбулаторного лечения, не веря ни в науку, ни в чольмогровое масло, ни в явные примеры возможности излечения, и смеялся над некоторыми выздоравливающими.

– Чушь, – говорил он, – это не врачи тебя сделали здоровым, а организм. Без них ты скорее бы стал здоровым.

С какою-то непримиримой враждебностью относился он ко всему медицинскому персоналу, вплоть до доктора Туркеева, и называл весь здоровый двор «паразитами, которых надо разогнать». «Тому не жить, кто к лекарям бежит», – любил повторять он. Впрочем, об этом он говорил с осторожностью, только в кругу самых близких, вовсе не желая, чтобы его мнение могло дойти до сведения здорового двора.

Рогачев не верил в возможность реальной помощи со стороны медицины. Он предпочитал лечить себя «собственными» средствами, демонстративно подчеркивая перед всеми, что эти средства если не лучше, то уж нисколько не хуже средств «паразитов». На правой его руке сохранились страшные красные шрамы – следы раскаленного железа, которое, как говорил он, «дало положительные результаты».

Это был человек лет тридцати пяти, небольшого роста, худой, жилистый, с богатой шевелюрой и беспокойно бегающими глазами. В прошлом – дамский парикмахер. Профессия, вероятно, оставила у него привычку – всегда быть при аккуратно повязанном галстуке, в чистом воротничке, начищенных сапогах, в наутюженных брюках.

Три месяца назад он явился в лепрозорий «самотеком», без документов, без какой-либо препроводительной бумажки и поселился на больном дворе с таким видом, будто жил здесь десятки лет. Рогачев прибыл, как оказалось, из какого-то северного лепрозория «по собственному желанию» – так объяснил он потом.

Рогачев принадлежал к той категории больных, которые не могут сидеть долгое время на одном месте и, одержимые каким-то нетерпением, всю жизнь только и делают, что по «собственному желанию» путешествуют из одного лепрозория в другой. Среди населения больного двора нередко можно встретить больных, за короткий промежуток времени успевших побывать в разных лепрозориях страны, начиная с Владивостокского и кончая Карачаевским; они знают всех лепрологов лучше, чем сами лепрологи, и информированы о делах каждого лепрозория подробнее, чем кто-либо из должностных лиц.

Часто случается так, что, неожиданно явившись в лепрозорий, прокаженный поживет месяц-два, ознакомится с бытом, со способами лечения (авось тут лечат лучше, чем там!), а потом внезапно исчезает. Спустя месяц от него приходит письмо. Он уже в другом лепрозории и сообщает своим друзьям тамошние «новости».

Получая письма от бесчисленных своих приятелей, рассеянных по лепрозориям, Рогачев был в курсе самых последних новостей жизни то Якутского, то Узбекистанского, то Краснодарского лепрозориев и удивлял здоровый двор столь богатой осведомленностью. Еще никто, например, не знал о предстоящем съезде лепрологов в Москве, доктор Туркеев не получил еще извещения, а он уже говорил: «Съезд назначен, но нам от этого не легче».

Итак, Рогачев, с презрением относившийся к методам научного лечения, рассматривая население здоровых дворов советских лепрозориев как «паразитов», неожиданно явился в амбулаторию.

– Опомнился? – спросил его Лещенко.

Рогачев уставился на него недружелюбным взглядом, слегка приподнял бритый подбородок. Спросил заносчиво:

– То есть как это «опомнился»?

– Решил лечиться?

– Лечиться? – снисходительно усмехнулся Рогачев. – Нет уж, избавьте, доктор, пускай лечатся вот те, – кивнул он на дверь, и его изуродованное буграми лицо как-то надулось – не то от усмешки, не то от досады.

– Здорово! И откуда у тебя такое упрямство? – посмотрел Лещенко на его темные, отвисшие мочки.

– А оттуда, доктор, что, сколько меня ни пичкали вот этим, – кивнул он презрительно на склянки, – ничего не помогло. И даже хуже стало. Зачем же мне играть такую музыку? Разве я себе враг?

– Вероятно, неаккуратно лечился, – строго посмотрел на него Лещенко и, помолчав, спросил: – Зачем же ты явился?

– Я пришел к вам как к директору лепрозория, – сказал Рогачев сердито и даже вызывающе. – А лечиться у вас я и не думаю.

– Ну?

Он потрогал забинтованную руку, сжал губы.

– Я пришел к вам от имени всех прокаженных…

– Вот оно что! Интересно…

– Очень интересно! – подтвердил он значительно.

Но Лещенко прервал его:

– По частным делам я принимаю после приема.

– Я хочу сейчас.

– Так срочно?

– Очень даже срочно.

– И когда ты только угомонишься… и до каких пор ты будешь голову людям морочить, – внезапно вмешалась Аннушка, прислуживавшая в это время Лещенко. – И все ему не этак… и все ему не так… Ты бы всех съел, кабы твоя воля.

– А тебя не спрашивают, – повернулся к ней Рогачев, – твое дело маленькое: подметай и молчи…