Прокаженные. История лепрозория

– Скучный наш город, – начал Семен Андреевич, шагая по тротуару и поддерживая Туркеева за локоть. – В прошлом году был я в Москве – вот это город! Это – да! Плохо работает наш горсовет… Экономия, говорят. Лампочек, говорят, нет… А тут люди ноги ломают…

– Да, фонарей следовало бы прибавить, – согласился Туркеев.

– Обождите, товарищ доктор, прибавим, не все сразу. Вот произведем перевыборы горсовета – по-новому начнем работать… Обождите, доктор, – уже с подъемом продолжал он, – вот поставим на ноги промышленность и колхозы, – и за дворцы культуры возьмемся… И город зальем светом…

Семен Андреевич задумался и, прыгнув через очередную лужу, сказал с огорчением:

– У нас в городе – несчастье… Вал лопнул.

– Какой вал? – остановился Туркеев.

– Вал дизеля. На маслобойном заводе. А там, – вздохнул он, – работает четыреста человек. Завод стоит. Беда…

И, помолчав, добавил:

– Отскочила шейка, один выход – отливать новый вал. Месяца четыре придется ждать.

– А вы разве на маслобойном заводе работаете?

– Нет, я на заводе не работаю. Но там много наших ребят. Беда, – опять повторил он и вздохнул.

– Однако далеко же занесло вас, батенька, – сказал Сергей Павлович, не видя конца пути.

– А я у мамы живу, на Резаной слободке, – отозвался Орешников, давая понять, что они идут на самую дальнюю окраину города. И бодро добавил: – Ничего, дойдем…

6. Открывается один маленький, но интересный секрет

– Галоши, товарищ доктор, можете снять в коридоре, а разденемся в комнате, – сказал Семен Андреевич, заботливо вводя Туркеева в маленький, похожий на сени, темный коридорчик.

И открыл дверь:

– Пожалуйте!

Сергей Павлович увидел небольшую, чистенькую комнату, освещенную керосиновой лампой.

Половички на полу, портреты вождей на стенках, цветы на подоконниках, белые занавески на окнах – все это создавало хоть и незатейливый, но удивительно милый уют.

– Мама протопила печку, у нас тепло. Снимайте, товарищ доктор, пальто. – И Орешников принялся помогать Туркееву раздеваться. – Сейчас будем пить чай, – засуетился он и скрылся за дверью.

Туркеев опустился на маленький, шаткий диванчик, принялся протирать очки. Ему было приятно, покойно от теплоты, от уюта, от того, что на дворе осенняя слякоть, темнота, а тут – тепло, тихо, чисто.

Кто-то приоткрыл дверь и снова закрыл ее.

«Куда это он делся?» – подумал Сергей Павлович, оглядываясь по сторонам.

Дверь тихонько приоткрылась, и в комнату вошла маленькая старушка. Она посмотрела на Туркеева, сказала тихо, почтительно:

– Здравствуйте, доктор.

Поклонилась.

Туркеев поднялся.

– Здравствуйте, – протянул руку.

Старушка подала руку неловко, желобком и весьма смутилась, очевидно оттого, что доктор протянул ей руку.

– Позвольте почистить ваше пальто, – подошла она к вешалке. – Грязь-то какая на улице…

– Помилуйте, к чему это? – забеспокоился Туркеев.

– Прошу, товарищ доктор, не отказываться, – вмешался появившийся в дверях Семен Андреевич. – Почистить все-таки надо. Посмотрите, какое оно грязное.

– Да, – согласился Туркеев, – я поскользнулся.

– Вот видите! Пусть мама почистит – это моя мама, познакомьтесь, – кивнул он на старушку, уже снимавшую с вешалки пальто.

– А мы уже познакомились.

– Ну и хорошо, – Семен Андреевич остановился перед Туркеевым. – А она здорово обрадовалась, когда узнала, что вы пришли, – прошептал он многозначительно.

– Кто? – удивился Сергей Павлович.

– Жена. Когда я сказал ей, что вы тут, – так даже не поверила и сейчас еще стесняется. Ведь в гостях у нас никогда не было такого доктора. Она все время добивается поехать туда, чтобы самой все увидеть, – с какой-то задушевностью сказал он. – Мама ее любит, – помолчав, добавил Семен Андреевич. – Все мы трое живем душа в душу.

– Что ж, батенька, – и голос у Туркеева дрогнул, – я очень рад… Поздравляю. Ведь я даже не подозревал, – улыбнулся он, продолжая рассматривать Семена Андреевича так, будто заметил в нем нечто, чего не видел прежде. – Только вот насчет пальто лишнее, напрасно доставляете вашей маме хлопоты…

– Не волнуйтесь, товарищ доктор. Это она сама. Она у нас такая – не может терпеть грязи. У нас три комнаты, и нигде ни пылинки – прямо беда! – засмеялся он. – Придешь с улицы, а она уже хватает пальто и давай обрабатывать. Да это и хорошо, когда чистота. Куда же она задевалась! – снова кинулся Семен Андреевич в дверь, ведущую в другие комнаты. – Лиля!.. Вот беда! А еще комсомолка… Ну, чего тут стесняться! – крикнул он куда-то за дверь.

– А я сейчас, только оденусь, – послышался откуда-то торопливый женский голос, и через минуту в комнату вошла совсем молоденькая женщина. Она смущенно посмотрела на Сергея Павловича. Во взгляде ее было что-то неуверенно-детское.

– Вот и моя жена! – улыбнулся Семен Андреевич. – Зовут Лиля. А это, – повернулся он к ней, – тот замечательный доктор, который работает у прокаженных, – и что-то торжественное, точно он гордился Сергеем Павловичем, прозвучало в тоне Орешникова.