Проходимец (сборник)

Когда я открываю глаза, я снова вижу узкую полоску света, разрезающую полумрак надвое, как серое желе. Неужели утро?

– Эй, Тони, ты как там?

Ответа нет. «Он еще спит, он спит, он спит», – шепчу я сам себе. Обе стороны пилки стали одинаково гладкими. Которой из них пилить? Вот этой, кажется, она посветлее. Снова этот звук, что-то среднее между скрежетом и шуршанием. Кажется, он будет меня преследовать всю жизнь. Если, конечно, я отсюда выберусь. Вдруг щелчок. Пилка проваливается в пустоту, выскальзывает из онемевших пальцев и падает в щель по ту сторону ворот. Я даже не вижу, куда она упала. Меня охватывает неимоверная злоба. Я что-то ору и изо всех сил бью ногой в ворота. Одна из створок распахивается, почти бесшумно. На земле, как гигантский жук с раскрытыми челюстями, лежит замок. Я свободен. Надо радоваться, тормошить Тони, говорить ему, что мы спасены. Но я не могу обернуться и посмотреть туда, где у стены лежит мой товарищ.

Я выхожу на улицу и бегу по какой-то, заросшей травой, еле различимой дороге. Потом я не могу больше бежать и иду. У первой же лужи – мелкой, с ржавой водой, я падаю на землю и пью, пью, цепляя языком илистую грязь со дна. Потом я снова бегу и иду, иду и бегу. Навстречу мне что-то движется. Это человек на велосипеде. Я бросаюсь на него, хватаю за руль. Человек начинает отчаянно мяукать. Он очень испуган.

– Мне нужен доктор, немедленно! – кричу я.

Человек дикими глазами смотрит на меня и мелко трясет головой.

– Доктор тебе говорят! – ору я на него. – Доктор, медсэн, арцт, медико, иша, тубиб, мать твою! Не понимаешь?

Я сажусь на корточки и пытаюсь на дороге нарисовать иероглиф, который видел на здании больницы. Китаец с озадаченным видом переводит взгляд с моих каракулей на меня. Чертов языковой барьер! Учите китайский, животные! Я хватаюсь за сердце, закатываю глаза и падаю на дорогу. Потом поднимаюсь и показываю пальцем назад, в том направлении, откуда я пришел. В глазах человека мелькает искра понимания. Он тоже хватается за сердце, стонет, а потом начинает что-то тараторить.

– Да, да! Именно так! Умница ты моя!

Человек достает из кармана телефон, набирает номер и долго говорит. Потом делает мне знак рукой. Уж не прощается ли он? Если он попытается уехать, я его удавлю. Нет, человек кладет велосипед на обочину и садится ждать.

«Скорая помощь» появляется минут через тридцать. Я сажусь в кабину и показываю дорогу шоферу. Окошко в салон открыто, и я туда кричу:

– Мой друг очень болен. Вы его повезете в лучшую больницу! В самую что ни на есть лучшую больницу во всем вашем потном Гонконге. Слышите меня?! В самую первоклассную во всем Гонконге!

Через окно просовывается голова в каком-то чепце и говорит:

– Гонконг ноу, Гуанчжоу йес. Гуанчжоу – ноу Гонконг.

Выходит, нас перевезли через границу особого района. Вот ты и в Китае побывал, Павлуша.

Сарай, две ночи бывший нашей тюрьмой, едва различим за высокими кустами. Два человека с носилками и чемоданчиком выскакивают из машины. Они долго возятся в глубине строения, в которое я так и не решаюсь войти. Я сижу на земле и реву, как не ревел уже не знаю, сколько лет. Мимо меня проносят носилки, накрытые простыней. Один из людей подходит ко мне и кладет руку на плечо.

– Ай вери сорри. Вери сори…