Проклятье Жеводана

Лю глядел на меня, чуть закинув голову набок. Губы были плотно стиснуты, а взгляд сосредоточенно пялился на меня. После недолгого ожидания его белокурая голова все же согласно кивнула, безмерно обрадовав меня в то туманное утро.

* * *

Наступила осень 1764. Кровавая слава Зверя дошла до самого военного губернатора, графа де Монкан. Имя, выведенное изящным почерком на полученном письме, звучало знакомо. Вполне возможно, увидь я его, по привычке улыбнулся, припоминая, как отец или кузен непременно представляли нас друг другу. Так или иначе, в моих руках был лишь сухой лист бумаги.

Оттуда я и узнал, помимо довольно убедительных и дельных предостережений относительно прогулок в лесу, что в наши проклятые угодья едет капитан Жак Дюамель, а в его подчинении целый отряд насчитывает свыше полусотни драгун. Такая новость застала меня, едва я поднялся с кровати. Скверный сон и без того скорее изматывал, нежели придавал сил, а тут еще и такие «славные» известия.

С одной стороны, сколь бы романтично я ни был настроен, я четко осознавал, что прибывают, безусловно, мои сторонники, нежели противники. С другой стороны, меня тревожило, как тревожит любого порядочного хозяина, когда незнакомец переступает порог твоего дома.

Уже к обеду я отчетливо видел корень моих опасений. Сперва мне виделся положительный исход, что славный капитан вместе со своими не менее славными драгунами изловят Зверя, тем самым избавят меня и, самое главное, моего сына, от нависшей над нами опасности. Разумеется, есть шанс, что охотники, а уж тем более ратные люди, видали всякое, и внешний вид Зверя не натолкнет их ни на какие экзотичные теории относительно его происхождения. Ведь очевидно, что Зверь – не волк. Я подробно расспрашивал Шарлотту, которая даже в сгущающихся сумерках подметила странные особенности Зверя. Если бы начали искать, где же зародилось это проклятье, я окажусь в опасности, ничуть не меньшей, нежели сейчас.

Потому-то я и ехал с замирающим сердцем на встречу к капитану Жаку Дюамелю, чтобы от всей души предложить всяческую помощь и пособничество и, самое главное, отвадить от себя все подозрения, когда Зверь испустит дух.

* * *

Лагерь притаился на туманной опушке. Небо хмурилось и иногда роняло одинокие редкие капли. Я стоял спешившись, ожидая, когда какой-то рыжеусый драгун сыщет капитана. Наконец послышались шаги тяжелых сапог по влажной земле, и показалась здоровая фигура капитана. Дюамель был облачен в простой и неприметный сюртук, что, как по мне, казалось разумным решением. На голове не было ни шляпы, ни парика. Он был шатеном, на вид ему перевалило за четвертый, если не за пятый десяток лет, и тем не менее я не видел седины. Широкие усы и бакенбарды шли его общему образу вояки. Единственное, что отсюда выбивалось, – глаза. Они были слишком открыты, и брови располагались так высоко, что сперва я порешил, что капитан безумно удивлен увидеть меня. На это же впечатление работали и морщины на лбу.

Когда драгун представил меня, в этом не было необходимости. Я помнил Жака, мой отец охотился с ним. Мне было, кажется, около тринадцати, но уже тогда все нутро противилось охоте. Тогда мы гостили как раз в поместье семьи Дюамель, где-то под Тулузом.

Когда отец и Жак вернулись, я, полный радости от долгожданной встречи, побежал их встретить. К сожалению, вопреки окрикам, я подбежал слишком близко. И дело было вовсе не в том, что меня могла задеть лошадь своими сильными ногами, или оружие, привязанное к седлу, заехало бы мне по голове. Пока отец, загонщики и, может, сам Дюамель волновались за сохранность моего тела, мой взор поравнялся с добычей Жака. До сих пор в моей памяти стоит черный кролик со стеклянными, навсегда застывшими глазами и темной влагой у носа.

Пронзительно вскрикнув, я отпрянул прочь и, оступившись, упал наземь. Наверное, будь у меня сверстники, они бы не преминули подтрунивать над этой историей. К счастью, у меня никого не было.

Это неприятное воспоминание огорчило мое осознанное знакомство с капитаном.

– Ты возмужал, Этьен, – улыбнулся капитан. – Вот жаль Оноре не с нами! Как бы он порадовался увидеть, как ты вернулся в лоно охоты!

Это приветствие смутило меня.

– Вернулся? – переспросил я. – Когда же, дорогой Жак, я был охотником?

– До того, как стал врачом, – ответил Дюамель. – Ты родился Готье, а значит, охотником. Покуда ты не стал доказывать иную судьбу, в глазах общества ты был охотником. Более того, Этьен, – как бы ни были велики твои успехи на поприще медицины, а успехи твои настолько велики, что даже до старика Жана дошли, приди ты в высший свет, держу пари, тебя скорее спросят о силках и облавах, нежели о симптомах очередной проказы или лихорадки. Так уж сложилось – прежде всего, ты охотник.

– Прежде всего я господин и хранитель Святого Стефана, – осадил я капитана. – И раз в моих окрестностях бродит злостная шавка, это большая опасность для всех обитателей госпиталя. Так что сейчас участие в охоте – вынужденная мера, и то только из-за того, что я врач.