Проклятие Раду Красивого

Теперь наставник лишь показывал, как надо, а если мне было непонятно, начинал длинные объяснения, которых прежде избегал как всякий военный человек. Я же, слушая его пространные речи, понял — и до него дошли слухи, что его ученик в "милости" у Мехмеда. Теперь мой наставник опасался, что любое прикосновение ко мне может оказаться неверно истолкованным.

Постепенно все слуги стали относиться ко мне не так, как прежде. Иногда мне казалось, что они боятся меня, а иногда — что их охватывает брезгливость. Так и хотелось спросить их:

— Кто я теперь, если судить по-вашему?

Наверное, если бы эти люди дали прямой и честный ответ, мне стало бы легче, но я не мог спросить и задавал этот вопрос лишь себе: "Кто я? И кем стану? Раньше я думал, что вырасту мужчиной, а теперь..."

* * *

Однажды, когда меня, как обычно, привели по сумрачным пустым коридорам к той самой двери, ведшей в злосчастный сад, дверь оказалась заперта.

Я удивился, а слуга пояснил:

— Ещё не время.

Пришлось подождать. Затем с той стороны раздался особый стук, очевидно, служивший условным сигналом. Тогда слуга отпер дверь и оттуда — почти прямо на меня — вытолкнули женщину, с ног до головы закутанную в тёмно-синее покрывало. Я увидел только большие карие глаза, подведённые чёрной краской.

Затем слуга сказал, что мне можно зайти, я шагнул вперёд и, едва переступив порог, тут же очутился в объятиях Мехмеда. Дверь за мной закрылась, поэтому я без всякой почтительности спросил:

— Кто эта женщина?

На самом деле я знал. Мне доводилось слышать, что в личные покои султана иногда приводят женщин из гарема, потому что у Мехмеда не всегда есть время и охота ходить в гарем.

Посещение султаном гарема — целое действо. Гарем всегда извещался об этом заранее. К приходу султана тщательно готовились — разучивали новые танцы, песни — чтобы, когда повелитель придёт, все невольницы могли посостязаться за право разделить с Мехмедом ложе. Женщинам полагалось показать все свои таланты, а султану — прилюдно сделать выбор, вручив избраннице платок.

Разумеется, на любование танцами и слушание песен уходило много времени — целый день, а на последующие удовольствия отводилась целая ночь, однако Мехмед не всегда хотел тратить столько времени. У него была тысяча дел, как у правителя, и к тому же, по его собственным словам, он не разделял убеждения, что лучшая подруга любви — темнота.

У меня не было никаких сомнений относительно того, зачем приходила женщина, и всё же я спросил о том, кто она. Не мог не спросить.

— Ты ревнуешь, мой мальчик? — улыбнулся Мехмед. — Не беспокойся. С тобой не сравнится ни одна женщина, если, конечно, ты будешь делать всё то, чему я тебя учил.

Он говорил об особых ласках, о которых я до первого дня в его саду даже ни разу не слышал. Вернее, слышал, но по простодушию не знал, что речь именно о них.

Бывало, я становился свидетелем, как на улице ругаются необразованные люди, и кто-то, например, кричал своему обидчику: "Я тебе зад лизать не буду!" Это всегда упоминалось не в прямом значении. Не думаю, что ругавшиеся полностью сознавали, о чём говорят, и как правильно исполнить то, что они упомянули. А вот я, внимательно слушая пояснения Мехмеда, научился делать наибольшую часть того, что упоминалось на базарных площадях, а также многое из того, что не упоминалось.

Я старательно осваивал эту науку из страха прогневать султана, а в тот день, когда увидел женщину, закутанную в покрывало, старался особенно сильно. Мимолётная встреча на пороге сада, якобы случайная, была призвана показать мне, как непрочно моё будущее, и что я могу уподобиться одной из невольниц, которые забыты в гареме навсегда.

Это позднее, когда число невольниц заметно увеличилось, Мехмед приобрёл привычку дарить надоевших женщин своим визирам или даже продавать, но в то время он ещё до такого не додумался и следовал примеру своего отца, всегда становившегося для своих наложниц первым и единственным.

Да, забвение меня страшило. И да, я являлся чем-то вроде невольницы, хоть и не жил в гареме. А поскольку мне даже в тринадцать с половиной лет было прекрасно известно, от чего зависит моё будущее, я очень старался в тот день, когда Мехмед, показав мне женщину, тут же заговорил о ласках... Стараться следовало!

Однако, несмотря на все мои усилия, султан оказался не слишком доволен:

— Я вижу, что ты стараешься, мой мальчик, но мне нужно не старание, а страсть.

Я признался, что мне неведомо чувство страсти.

— Но ведь ты любишь меня? — насторожился Мехмед.

— Да, повелитель, — ответил я. — Я люблю тебя всем сердцем, потому что у меня больше никого не осталось. Я никогда не видел своей матери, поэтому моя любовь, которая предназначалась ей, досталась тебе. Мой отец умер, когда мне было девять лет, и вся любовь к нему, которую я не успел растратить, тоже твоя. Я любил своего брата, но он оставил меня, поэтому моя любовь, которая причиталась ему, теперь принадлежит тебе. Это вся любовь, которая мне известна, и ради этой любви я делаю то, чему ты меня научил.