Султан решил, что все лодки, нагруженные пехотой, выстоятся в линию и широким фронтом двинутся от нашего берега к румынскому. Одновременно с ними должна была переправляться лёгкая конница. По замыслу Мехмеда, всадники, держась за гривы своих лошадей, переплыли бы реку, чтобы немедленно вступить в бой, помогая пехоте высадиться и закрепиться там, где сейчас стояло войско моего брата.
Я так и не осмелился спросить, станут ли участвовать в этом мои четыре тысячи конников. Оказалось, что не станут, и это в итоге обернулось для них к лучшему. А ведь поначалу казалось, что они упускают случай выслужиться!
Мехмед полагал, что румынское войско не сможет отстоять своего берега, и уже представлял, как турецкие воины высадятся, и начнётся бой, а пустые лодки в это время вернутся и перевезут новую пехоту.
Султан уже чувствовал себя победителем. Он сидел на походном троне, установленном на вершине пологого холма, и явно готовился к приятному зрелищу, а вокруг толпились турецкие военачальники, и я тоже присутствовал среди них, слыша недоумённые возгласы в отношении моего брата:
— На что надеется этот Влад-бей?
Я тоже поначалу не понимал, на что надеется Влад. Мне оставалось лишь наблюдать, как турецкие лодки приближаются к нему. Армия моего брата растянулась вдоль реки, и с турецкой стороны было хорошо видно, что румынский строй имеет вглубь три-четыре шеренги — не более.
"Если их ряды окажутся прорваны, что тогда?" — спрашивал я себя.
Когда турки достаточно приблизились, с румынского берега в небо взвилась туча стрел и смертоносным дождём обрушилась на головы плывущей пехоты и конницы. Река вскипела, как от настоящего ливня, но, разумеется, это никого не остановило. Пусть с лодок начали падать люди, а в рядах плывущих всадников появились подозрительные пустоты — турки продолжали двигаться к своей цели со всей возможной поспешностью.
Наверное, никто из турецких воинов в ту минуту ещё не заметил, что румынский берег горит. Это стало заметно лишь тогда, когда к небу поднялись клубы густого серого дыма, и среди них стали ясно видны высокие оранжевые языки пламени. Дым с каждой минутой становился сильнее, а пламя делалось выше.
Я понял, что произошло, только когда плывущая конница вдруг отвернула от румынского берега, а затем устремилась назад к турецкому. "Так вот, что привёз Влад на тех телегах! Не только стрелы, но и вязанки хвороста. Он привёз много вязанок, чтобы выложить их у самого берега и в нужный час поджечь!"
Турецкие лошади ни за что не желали плыть на огонь. Они же не знали, что стена огня совсем тонкая. Всадники поначалу хотели обогнуть это препятствие и высадиться выше и ниже по течению, но не тут-то было. Из-за огненной преграды снова полетели стрелы. Конница просто не успела бы проплыть вдоль препятствия туда, где оно заканчивается — всех настиг бы смертоносный дождь и отправил на дно.
Меж тем люди в лодках, видя, что конница возвращается, решили возвратиться тоже. Турецкой пехоте совсем не хотелось в одиночку высаживаться на горящий берег. Без помощи всадников она не продержалась бы там долго. Очевидно, встреча с воинами Влада показалась туркам куда страшнее, чем султанский гнев.
Мехмед же, хоть и оказался разгневан и раздосадован, не отчаивался. Он решил дождаться, пока огонь на румынском берегу погаснет, и тогда отправить турецкую конницу и пехоту туда снова.
Это сделали на следующий день, но оказалось, что у моего брата в запасе достаточно и хвороста, и стрел. Всё повторилось.
— О, если б тут оказались корабли! — восклицал султан. Но они остались в устье Дуная, а мой брат, судя по всему, знал, что кораблей у Мехмеда нет, и не появится.
Если б султан располагал кораблями, то Владу ни хворост, ни стрелы, конечно, не помогли бы. Турецкие галеры обстреляли бы румынский берег из пушек.
Я так и представлял себе, как пушки плюются ядрами, изрыгают пламя и дым, а в это время турецкая пехота почти беспрепятственно спускается с кораблей и занимает ту часть румынского берега, которую пушки только что очистили. Моему брату пришлось бы очень тяжко, но, к счастью, галеры не добрались до цели.
— Ах, как мне не хватает кораблей! Где же мои двадцать пять кораблей! — восклицал Мехмед, а ведь ему уже не раз доложили, что все двадцать пять бросили якорь в устье Дуная, возле Килии, и остаются там, совершенно бесполезные.
Как же забавен казался "великий и непобедимый" султан! "Повелитель двух морей и двух частей света" вдруг осознал, что Дунаем он не повелевает. Если кто и повелевал этой рекой, так это венгры, владеющие крепостью Килией, а также мой брат!
"Придёт время, и я непременно расскажу Владу, как султан досадовал, — подумал я. — Когда мы с братом, наконец, встретимся, то вместе посмеёмся над Мехмедом. Обязательно посмеёмся!"
* * *
Второй раз потерпев неудачу с переправой, Мехмед устроил совет, но не со своими военачальниками, а с начальниками янычар, то есть с главным янычаром, помощником главного янычара, и начальниками сотен — примерно с полусотней человек.