Проклятие рода

Долго шагал Кудеяр – Илья по лабиринтам, пока не запнулся возле ниши малоприметной. Душой почуял – оно. Рыл руками, сдирая ногти в кровь, лишнюю землю выносил, в кожушок аккуратно ссыпая. Камней набрал, стену выложил, проход узкий оставив, чтоб только протиснулся. Иона принес ему крошечные образа Спасителя и Богородицы, осмотрелся незрячими глазами, для верности посохом по стенам постучал. Доволен остался.

- Теперь, дело за тобой, сын мой, да за благостью Господа нашего. Пока молится будешь, Господь грехи твои с добрыми делами сверять начнет, али ангелам перепоручит. Коль первые перевесят, низвергнет он тебя в узилище темное. Тело твое станет чернее тины болотной, пахнуть падалью будешь. Но молитвы не забывай! Жди! Придут за тобой ангелы. Им и решать. Глядишь, кто-нибудь и поручится за тебя пред Господом, яко я пред игуменом нашим. Помни, душа должна твоя светиться, чтобы во тьме кромешной ангелы ее разглядели.

Отвели вновь в храм, переодели в монашеское, прозвучало трижды: «Отрекаешься ли мира и я же в мире по заповеди Господней?», трижды ответствовал: «Отрекаюсь!», трижды выпадали ножницы из рук преподобного Корнилия, но постриг состоялся. Был русским Юрием – Георгием, был свейским Бенгтом, был снова Юрием, был татарским Кудеяром, стал иноком Ильей.

- Покуда ты еще не растворился в Боге, лишь встаешь на этот путь. – Вновь напутствовал слепой старец. – Собери разбросанные тобой по житию камни, перебери их, пройди заново, взвешивая каждый в руке, молясь и окропляя слезами. Тверди ежечасно псалом 50-й: «Помилуй меня, Боже, по великой милости твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззаконие мое, совершенно омой меня от беззакония моего и от грехов моих очисти». Омыть тебя от грехов, да беззаконий твоих, Господь может лишь слезами. Твои слезы – слезы Господни. Плачь, плачь вседенно, всенощно, дай тебе, Бог, эти слезы. И не бойся узилища темного, если Господь тебя ввергнет по делам твоим – то не ад еще, то потемки души твоей. Ходи по ним и плачь. Помни об ангеле, верь в него, верь в то, что вернутся за тобой, что Господь не оставит. Царь Давид, чьи псалмы мы читаем, далеко не праведен был, но избран пророком в конце своем Богом. То-то! Почто? За Веру!

Илья стал оплакивать всех – Василису, Аннушку, Соломонию, отца неведомого, друзей погибших, врагов убитых, всех, всех, кого только упомнить мог. Перебирал, как камешки, разбрасывал и снова собирал, рыдая над каждым вновь обретенным в памяти. Спускались они все к нему в пещеру, проходили пред глазами. Кто с утешением, кто с презрением или злобой. Даже в самые страшные минуты покаяния и блуждания в потемках души своей, чуял Илья, как стоит за спиной слепой схимник Иона – напоминанием ждать часа, ждать посланника Божьего. Все проносилось пред Ильей – жар любви Василисы и ее кровь пытошная, пахнущая всеми смрадами застенка, страсть любовная Аннушки и истекающая кровью разверзнутая плоть, виделись зарубленные, зарезанные им самим или ватагой. Тянулись толпой, показывая отрубленные конечности, держа в руках снесенные в бою головы, пихая перстами в пустые, выколотые стрелами глазницы, запихивая в распоротые животы вываливающиеся кишки. И несть числа им… круг за кругом, меняясь порядком, шли они – вот соглядатай, заколотый засапожным ножом на московском торгу, вот Василиса, но другая, еще страшнее, откопанная из могилы вместе с сестрой, за ними Истома кожемяка, разрубленный почти пополам, за ним незнакомая женщина со скорбным лицом, но молящаяся ему, Илье – догадался, то мать была, княгиня опальная Соломония, за ней полз младенец с синим лицом, с пуповиной, обмотанной вокруг шеи, тот, которого не смогла родить Аннушка и вновь опричники заколотые, стражник, пронзенный стрелой на Печорской дороге, сама Аннушка в окровавленной до пят рубахе, тянушая к нему руки за спасением… и круговерть продолжалась. Илья плакал и плакал, слезы застилали ему глаза, но видел всех отчетливо, как наяву. Вновь и вновь перебирал камешки в молитвах, и от злобствующих приходило, наконец, прощение. Они теперь просили, его заступничества пред Богом. От слез печали пришел к слезам радости и благодарности Господу, что позволил ему это. Так слезы омыли Илью от грехов. Услышал за спиной голос не призрака, но человека:

- Вижу, что пламень твоей свечи боле не мечется. Нет в огне души твоей волнения. Одна тишина и покой пребывают, нет страстей и метаний. Теперь и схиму принять пора, дабы полностью раствориться в Боге!

Так исчез навсегда разбойный атаман Кудеяр. Кем он стал можно лишь догадываться. Принимающих схиму нарекали именем на ту же букву, что и при постриге, т.е. «И». Остались после него лишь легенды, сказы, песни народные… да память государева.