Проклятые

Полжизни я провела в подобных машинах и знаю, как действовать. Я делаю шаг к лимузину, потом – второй, третий. Водитель молча открывает заднюю дверцу и отходит в сторонку, чтобы я села в салон. Он слегка кланяется и салютует мне белой табличкой, приложив ее краешек к козырьку своей фуражки. Когда я устраиваюсь на сиденье, водитель закрывает дверцу с тихим тяжелым хлопком, солидным звуком качественной американской сухопутной яхты. Все звуки живого мира снаружи сразу же умолкают. Стекла так сильно затемнены, что за ними вообще ничего не видно. Словно я оказалась внутри плотного кокона из черной кожи, запаха полироли, прохладного кондиционированного воздуха и мягкого блеска тонировки и латунной отделки. Звуки доносятся только из-за старомодной перегородки между передними и задними сиденьями. Сквозь запах кожи пробивается еще один еле уловимый запах – как будто в этой машине недавно очистили и съели вареное яйцо – слабый душок серы. А еще пахнет попкорном… попкорном и карамелью… «снежками» из попкорна. Маленькое окошко в центре перегородки закрыто, но я слышу, как водитель садится за руль и защелкивает свой ремень безопасности. Заводится двигатель, и машина неспешно, вальяжно трогается с места. Вскоре нос лимузина задирается вверх. Как будто на первом подъеме «американской горки» или на сложной, наклонной взлетно-посадочной полосе в маленьком альпийском аэропорту в швейцарском Локарно.

Мягкая, обитая кожей утроба салона в дорогом лимузине… Когда садишься в такую машину, лучше заранее настроиться, что тебя везут в ад. В кармашке для журналов представлен обычный ассортимент идиотской печатной продукции, включая «Голливудского репортера», «Вэрайети» и экземпляр «Вэнити фэйр» с маминой фотографией на обложке и с ее интервью о Матери Гайе и прочим бредом из серии «Земля прежде всего!» На снимке маму отфотошопили почти до неузнаваемости.

Да, родители научили меня разбираться в силе контекста и творчестве Марселя Дюшана. В смысле, что даже писсуар становится искусством, если повесить его на стену в модной галерее. И практически каждый сойдет за кинозвезду, если поместить его фотопортрет на обложку журнала «Вэнити фэйр». Но именно поэтому я так отчаянно благодарна, что меня отвезли в мир иной в дорогом лимузине, а не на автобусе, барже или в каком-нибудь вонючем товарном вагоне для перевозки скота. Еще раз большое спасибо тебе, Сатана.

Крутой подъем и возникающие при этом перегрузки буквально вдавливают меня в кожаное сиденье. Окошко в перегородке сдвигается в сторону, и я вижу в зеркальце заднего обзора темные очки водителя. Обращаясь ко мне через свое отражение, он говорит:

– Если позволите задать вам вопрос… вы, случайно, не родственница кинопродюсера Антонио Спенсера?

Я не вижу его лица целиком, только рот, и улыбка растягивается, превращаясь в жутковатый оскал.

Я достаю из кармашка с журналами «Вэнити фэйр» и подношу фотографию мамы к лицу.

– Видите сходство? Хотя в отличие от мамы у меня есть поры…

Меня уже клонит в сон. Увы, я доподлинно знаю, к чему ведет этот разговор.

– Я сам на досуге пишу сценарии, – произносит водитель.

Да, конечно, я ждала этого откровения с той самой минуты, как только впервые увидела лимузин. Всех водителей зовут Джорджами, и у каждого в Калифорнии есть готовый сценарий, который он с радостью тебе покажет. И с четырех лет, когда я вернулась домой с хеллоуинского сбора конфет с целой наволочкой, набитой отгруженными мне сценариями, я научилась справляться с этой неловкой ситуацией. Как говорил папа: «Мы сейчас не готовы к новым проектам…» Что означает: «Попробуй впарить свой тухлый сценарий кому-то другому, а у нас дураков нет». Хотя меня с самого раннего детства учили мягко и вежливо разрушать все мечты и надежды относительно одаренных и серьезно настроенных юных талантов… наверное, потому, что я очень устала… может, потому, что я понимаю: загробная жизнь будет долгой и покажется еще длиннее, если нельзя будет скрасить досуг пусть даже и совершенно убогим чтивом… В общем, я говорю:

– Да, конечно. Давайте мне рукопись, я почитаю.

Я почти засыпаю, сжимая в руках «Вэнити фэйр» с маминым лицом на обложке, и вдруг чувствую, что машина больше не поднимается в небо. Она выровнялась, и мы, словно перевалив через гору, начинаем спускаться, медленно и опасно, по крутому отвесному склону.

Водитель в зеркальце заднего обзора все еще скалится и советует:

– Лучше бы вам пристегнуться, мисс Спенсер.

Я роняю журнал, он падает через окошко в перегородке, и его прямо приплющивает к ветровому стеклу.

– И еще, – добавляет водитель, – когда прибудем на место, не трогайте прутья клетки. Они все-таки грязноваты.

Машина срывается вниз, низвергается с невероятной скоростью, все ускоряясь в свободном падении, и я быстро и сонно застегиваю свой ремень безопасности.

XXVII