Все последние годы бытования литературы – превращение ее в совершенно бесполезную вещь, не имеющую никакого позитивного значения для общества. Поэтому возмущение Сергея Белякова тем, что стрим с вручения премии «Большая книга» вызвал не слишком большой интерес (86 человек смотрящих) вызывает недоумение. По нынешним временам тут вообще не должно быть зрителей – потому что нет разницы какой выверенной, правильной и совершенно не нужной книжке достанутся деньги за верную службу. Будет ли это роман о кладбище, короле блошиного рынка или эссе ни о чем, как в случае с Иличевским или Макушинским. Какая разница. У читателя, у общества нет потребности ни в одном из премиальных текстов.
Нас долгие годы кормят нигилистическим по своему характеру мифом о «временах, которые не выбирают». Герман Садулаев: «
И мы принялись в них обустраиваться.
Нас уверяют – литература упала сама. Но это не так. Она не упала, ее уронили писатели-нигилисты, редакторы-нигилисты. Падение было сознательным, целенаправленным.
«
Да, много нам не надо
.Мы постоянно живем с этим лозунгом.
Одним не надо столько читателей. Другим – писателей (хватит и десятка, как говорит Алексей Варламов, штампующий при этом в Литинституте «литературных работников» сотнями).
Эти люди всю жизнь прожили под лозунгом литературной оптимизации. Они начали ее давно, когда 30 лет назад поменяли вывеску над всем литературным хозяйством с «Зари коммунизма» на «Зарю нигилизма». Это стало последней большой идеей отечественной литературы.
«Мы не можем придумать решение социальной проблемы», – говорит Шамиль Идиатуллин в телепрограмме «Открытая книга» Сергею Шаргунову, председателю номенклатурно-писательского монстра – Ассоциации писательских союзов, той, что создана по инициативе Администрации Президента. После чего они дуэтом поют «Мы не врачи, мы – боль».
Но зачем нам боль? Не пора ли принять болеутоляющее, болеудаляющее? Нам нужно лекарство. От скуки, от страха, от бесперспективности, от бессмыслицы.
Однако искать этого в современной литературе бесполезно. Там проповедь самодовольства угасания. Лучшие времена.
Но, может, это только старики? Может, грядет молодежь, новая сила?
Да нет, там то же самое. Только другими словами. Даже у тех, кто распускает павлиний хвост «перемен требуют наши сердца».
Вот, к примеру, Булат Ханов в журнале Сенчина «Авангард и традиция» зовет к новому Великому отказу, настаивает на том, что «надо вернуть в литературу идею разрыва с действительностью». И тут же пишет книжку, в которой считает необходимым отразить важный эпохальный момент недавнего увлечения крафтовым пивом.
Артемий Леонтьев, автор косноязычных поп-мэйнстримовых романов «Варшава, Элохим!», «Москва, Адонай!» надеется на «обновление», то есть дальнейшее литературное окукливание: давайте, говорит, сложнее, бессюжетнее, толстожурнальнее.
У молодых слова расходятся с делом. Во многом потому, что они не могут понять, каким образом даже правильные мысли могли бы быть соединены с действительностью. Это уже продукт десятилетий царящего у нас в литературе нигилизма.
Что же будет с теми, кто придут за ними?
Заря нигилизма сменится вечным полднем?
Автор эпохи застоя
Писать ни о чем сложно. Это серьезное испытание.
Я уже пробовал неоднократно и убедился окончательно.
После такого начала можно и не продолжать, настолько все очевидно.
А ведь это действительно начало – цитата из самого первого романа Иличевского «Соляра» (он же «Нефть», он же «Мистер Нефть, друг»).
Автор совершает каминг-аут, и уже, вроде бы, нет смысла разоблачать его далее.
Все так, все романы Иличевского ни о чем.
Но разве не такова нынешняя отечественная литература? Поэтому недавний триумф в рамках «Большой книги» закономерен: Иличевский – лидер современной прозы, типичный представитель, выразивший суть российской словесности коротко и ясно уже в младых летах. «Сложно и ни о чем» – предмет и метод не только Иличевского, но и многих его коллег, особенно тех, что проходят по гильдии «интеллектуальной прозы». Но многим не удалось добиться таких успехов. Тот же собрат по «интеллекту» Шаров скорее известен, чем отмечен, а Иличевский и известен, и обласкан. Третье десятилетие на сцене – и все на первых ролях: премии и слава самого большого умника, мастера сложной прозы.
Невозможно понять, как так сложилось, что в нашей литературе ум стал сочетаться с писанием ни о чем. Версия имеется. Времена такие, черное стало белым.