Смысл – или бессмысленность – жизни Бодлера, непрерывность движения, что ведет его от поэзии неудовлетворенности к отсутствию, достигнутому в крушении, подчеркнуты не одной лишь песенкой. Целая жизнь,
Тут, если угодно, и индивидуальная черта характера, и бессилие как таковое. А можно рассматривать вещи во времени – и о столь явно связанном с поэзией ужасе перед работой судить как о событии, отвечавшем объективному требованию. Известно, что этот ужас и это отвращение претерпевались Бодлером (речь шла вовсе не о принятом им решении) и что сам он неустанно, хотя и безуспешно пытался закабалить себя работой. «Каждую минуту, – пишет он в „Интимных дневниках“, – нас подавляет идея и ощущение времени. И есть всего лишь два средства избавиться от этого кошмара, забыться: наслаждение и работа. Наслаждение нас изнуряет. Труд нас укрепляет. Выберем». Второе, смежное по смыслу высказывание помещено в начале «Дневников»: «Всякий человек всегда несет в себе два совпадающих во времени запроса: один обращен к Богу, другой к Сатане. Воззвание к Богу, или духовность, есть желание возвыситься, – воззвание к Сатане, или животность, есть радость нисхождения». Но только первое высказывание дает ключ. Наслаждение – позитивная форма жизни чувств; мы не можем его испытать без непроизводительной траты наших ресурсов (оно изнуряет). Труд, напротив, представляет собой образ действий; он имеет результатом приумножение наших ресурсов (он укрепляет). Итак, дано: «Всякий человек всегда несет в себе два совпадающих во времени запроса», и один из них направлен к труду (приумножение ресурсов), а другой к наслаждению (трата ресурсов). Труд соответствует попечению о завтрашнем дне, наслаждение – заботе о текущем моменте. Труд полезен и приносит удовлетворение – наслаждение, бесполезное, оставляет ощущение неудовлетворенности. Эти соображения кладут экономику в основу морали – и в основу поэзии. Всегда, все время выбор касается вульгарного, материального вопроса: «Располагая моими нынешними ресурсами, должен я их тратить или приумножать?» Взятый во всей полноте, ответ Бодлера – особенный. Хотя, с одной стороны, в его заметках звучит решимость работать, жизнь его была длительным отказом от производительной деятельности. Он писал: «Быть человеком полезным всегда казалось мне вещью из числа самых гнусных». Та же невозможность разрешить противоречие в пользу Добра обнаруживается и в иных плоскостях. Он не только выбирает Бога, как и работу, чисто номинально, лишь затем, чтобы еще глубже принадлежать Сатане, – но он не в состоянии даже определить, является ли для него противоречие личным и внутренним (между наслаждением и работой) или внешним (между Богом и дьяволом).