Проклятые поэты

Что такое чистое искусство, согласно современным представлениям? Это полная впечатляющей силы магия, в которой содержится одновременно и объект, и субъект, иными словами, внешний по отношению к художнику мир, и сам художник.

В этой точке экзистенциальное отношение к бытию соприкасается с художественностью Бодлера: сознание – не отражающее зеркало, но сотворец мира, во всяком случае вереница душевных состояний, адекватных бытию. Я категорически не согласен с Ж.-П. Сартром в том, что Бодлер – жертва иллюзии, ибо если это верно, то жертвы все: никому не дано узреть мир иначе, как через собственное сознание, разве что Бодлер это сознает, а другие твердят об «объективности»… Именно то, что Бодлер «переполнен самим собой», делает его прозорливцем, новатором, первопроходцем, а не конформистом, резонером, прозелитом. Ибо для того, чтобы добраться до «потаенных глубин», надо носить их в себе, узреть многообразный мир внутри самого себя. Новое ви́дение мира, достигнутое в «Цветах Зла» или «Стихотворениях в прозе», есть результат «душевного пейзажа Бодлера», не будь которого стал бы возиться с «феноменом Бодлер» экзистенциалист Сартр?..

Не согласен я и с тем, что Бодлер чувствовал себя лишним человеком, переживал свою ненужность и бесполезность. Не говоря уже о том, что «быть полезным человеком» представлялось ему «ужасной гадостью» (речь, как я понимаю идет о негативном отношении к утилитарности), поэт считал собственную отстраненность предпосылкой к поэтическому постижению существования. В этом находит свое выражение игровое отношение Бодлера к миру, что, как мы ныне знаем, является важной предпосылкой познания мира. «Озарения» редко бывают плодом «лени», о которой говорил Бодлер, или «недееспособности», как характеризовал его ситуацию Сартр, – тем более «оцепенения» или «возбуждения», знающего о своей тщете. Написав книгу о Бодлере, в которой так много высокомерия и так мало сочувствия, Сартр так и не объяснил, почему «монстр», нарисованный им, оказался ровней Данте или Шекспиру.

Экзистенциальность Бодлера – в его неудовлетворенности существованием, в киркегоровской критике человека и эпохи, в предполагаемом ответе на риторический вопрос: «Осмелюсь спросить Вас, довольствуетесь ли Вы зрелищами земного бытия?» То, что Сартр именует лицемерием Бодлера, и есть экзистенциальное ощущение проблематичности этого бытия: «Куда угодно! Куда угодно! Лишь бы прочь из этого мира».

Ригоризму, силлогизму, строгости, рациоцентризму, всем «пошлым декламациям» Бодлер противопоставляет «самое священное право человека – противоречить себе». В одном из писем к Альфонсу Туссенелю и в статье об Эдгаре По поэт называет себя противником сильно переоцененного Фурье и поклонником недооцененного де Местра, а также «врагом своего века».

Бодлер восстает против рассудочности и однобокой действительности, холодного анализа и однозначности силлогизма.

Анализ разрушает «чистую мечту», от него веет холодом погреба, с ним врывается жестокая действительность – судебный исполнитель, пошлая любовница, посыльный из журнала, символизирующие нищету, профанацию чувства и тяжкий труд. Анализ обнаруживает «вечную скуку» и грязь (заплеванный камин), «грубую диктатуру» Времени, «весь адский кортеж Воспоминаний, Сожалений, Конвульсий, Страхов, Томлений, Кошмаров, Негодований и Неврозов. Каждая секунда говорит: „Я – Жизнь, нестерпимая, неумолимая Жизнь!“»

Мне трудно согласиться с Дю Бо, узревшем высшую трагедию Бодлера в его ненависти к жизни, «ненависти одинокого ума, которая проистекает из абсолютной несовместимости», но Бодлер действительно ставил под сомнение многие социальные ценности и питал глубокую антипатию к конформизму, в том числе – собственному: «Моя жизнь… всегда будет сделана из гнева, мертвецов, оскорблений и в особенности недовольства самим собою».

Экзистенциальность антропологии Бодлера определяется его антропоцентризмом: бодлеровский человек – средоточие Бытия, точка омега универсума, сопричастная всему сущему. Человеческое начало присутствует во «всем, что угодно», «небо» оказывается инообличием земли, и сам Бог – человекобогом, питаемым «вечностью», «небытием», «беспредельностью».