Проклятые поэты

Бодлеровская «беспредельность» на поверку оказывается пейзажем его собственной души, разросшейся до размеров мироздания, до масштабов символического вселенского «храма».

Экзистенциальность Бодлера, его глубочайшее ощущение абсурда человеческого существования порой граничат с мизантропией, безысходностью пароксизма, бегством от реальности. Я не утверждаю вслед за Гюставом Лансоном, что мироощущение Бодлера исключает просветленность, но полагаю, что бодлеризм содержит в зародыше и безрадостный нарциссизм С. Малларме, и декаданс О. Уайльда, и то чувство «прóклятых поэтов», что они «пришли слишком поздно в этот слишком старый мир».

Экзистенциализм Бодлера – уход в себя, самоуглубление, граничащее с отказом от мира, от жизни, от любви…

Но «пограничность» «феномена Бодлер» в том и состоит, что в нем сосуществуют «фанатическая любовь к природе» (так он сам определяет ценность творчества Пьера Дюпона) и высказанное в одном из писем негативное отношение к ее бездушию:

…Я неспособен расчувствоваться при виде растительного покрова, моя душа восстает против этой странной новой религии, в которой, на мой взгляд, всегда будет для всякого духовного существа нечто шокирующее. Я никогда не поверю, что в растениях обитает душа богов, а если бы даже она там и обитала, мне это было бы глубоко безразлично, и я все равно считал бы, что моя собственная душа куда ценнее святочтимых овощей. Мне всегда казалось, что в Природе, цветущей и молодящейся, есть нечто удручающее, грубое и жестокое – нечто граничащее с бесстыдством.

Следует иметь в виду, что последний пассаж можно интерпретировать и как отповедь поэта пантеизму и позитивизму – подмене духовной компоненты мира «вещностью»: