Проклятые убийцы

– Дорогие мои! Наивно рассчитывать, что мы оказались в менее выгодном положении. Нам с вами не о чем беспокоиться. Не стоит пытаться что-либо исправить. Лев не мечтает быть уволенным из зоопарка. Предположения, что лев страдает в клетке, – романтизированы. Лев даже не знает, какого это – быть свободным. Быть охотником. Быть повелителем прайда. Быть убийцей. Никто не может грезить о том, о чём даже не подозревает. Слепой ничего не знает о красках, поэтому и не огорчается, что не может их узреть. Так и нам с вами не о чем париться о плоти, потому что физический мир также зыбок. Также мимолётен. Также сжат до границ понимания. Также существует лишь в нашем восприятии.

– Верно, – как болванчик, кивало Жиголо. То, что находилось на шее, так и подпрыгивало вверх-вниз.

– Как мудро! – соглашался Анубис с широко распахнутыми глазами то ли цвета чая, то ли цвета негров.

Пустыня пока отлёживался. Веки его сжимались так плотно, что брови съезжали на этаж ниже. Калигула выглядывал за решётку, и только Мама где-то пропадал.

Его пропажу заметили не сразу, потому что и его присутствие не замечали. Мама обычно отмалчивался, не шумел и не буянил. Если он и возникал, то либо с рёвом, либо с блевотиной, но такое случалось редко. Сидел скромно в уголке и секретничал с Олегом, своей болезнью, о танатофобии или ещё о чём-нибудь заурядном.

Сонное бормотание Пустыни порядком надоело, и к нему решили подослать козлика отпущения, но того не оказалось ни под рукой, ни под ногой, ни в других комнатах.

– Мама, ау! Ты где? – как в лесу, вопило Жиголо, но что-то пословица, звучащая «как аукнется, так и откликнется», не работала.

– Где его только черти носят? – злился Калигула, всматриваясь в тревожные морщины Пустыни.

Тот обливался потом и даже дёргался, как эпилептик.

Сальери и остальные перерыли весь дом, но так и не нашли ни Маму, ни признаков его наличия. Он пропал, как второй носок. Как аппетит в террариуме с личинками или жирными тараканами.

– Как это можно объяснить? – испуганно обратилось к Сальери Жиголо.

– Не знаю, но я сомневаюсь, что пророчества Пустыни начали сбываться, – ответил Сальери и на практике узнал силу слов, вырванных из контекста. Компания, словно эхо, подхватила лишь кончик фразы: «…пророчества Пустыни начали сбываться…»

– Чем это обусловлено? Как застраховаться самому? Может быть, его специально замочил кто-то из нас? – уже трезвонил, как мигалка скорой медицинской помощи, Калигула. Жаль, что не помощи душевной.

– Чего вы разгалделись? – прожевал подушку гитарист.

– Ох, ты очнулся, – подскочило к нему лопоухое Жиголо.

– Да, только никак не возьму в толк, что за возня у вас творится? – вполне нормально проговорил парень.

– Мама исчез, – вздохнуло Жиголо.

– Что?! – как обожжённый, подорвался Пустыня, взметнув простыню.

– Ты всё слышал, – буркнул Сальери.

– Да, но как… Как именно он исчез? Каким образом?

– Если бы мы видели! – возвёл руки к потолку писатель.

– Плохо дело. Всё-таки мам надо беречь. Ушёл Мама, и психиатрическая лечебница превратилась в детский дом. Из которого нам, между прочим, нужно поскорее сматываться, – нахмурился музыкант.

– А всё-таки судьба иронична! – заметил Сальери. – Наш Мама так боялся умереть и оказался первопроходцем в небытие, – усмехнулся он.

– Скорее всего, оно и к лучшему, – слабо ответило Жиголо. – Теперь его страх исчез. Дети тоже боятся в приёмной, ожидая сдачи крови, но как только их разок укололи, расслабляются и перестают нервничать. Так и с Мамой. Теперь к нему снизошло долгожданное облегчение, и в этом нет ничего грустного.

Клубок

Устав от комнаты с больничною кроватью

– Стефан Малларме

Небо было синее, как глаза Александра Шепса. Вены были синие, как краска, в которую выкрашивают подъезд. Все были бледными, как барышни, обсыпанные мукой. После таинственного исчезновения Мамы все растерянно шлёпали по полу, и Пустыня видел, как их клуб превращается в клубок интриг.

– Нам нужен план бегства. Если вы хотите выжить, то обязаны отсюда слинять, – холодно подытожил он. – У кого-нибудь есть версии побега?

– Это тебе не роман Стивена Кинга, – смуро отозвался сгорбленный Сальери. Его рубашка напоминала оттенок вен.

– Разве мы сидим под замком? – изумилось Жиголо. – Я считало, что мы можем спокойно улепётывать из квартиры. Помните, как заглядывали в кафе? Или как гуляли в палисаднике, складывая Боинги из бумаги?

– Не спеши принимать желаемое за действительное. Мы ни разу не выбирались из лечебницы, – обрубил крылья Пустыня.

– Лечебницы? Серьёзно?

– Ваше сознание искажает реальность. Вместо грязных полов и тесных палат, утыканных койками, вы видите частную квартирку. Но в действительности мы в психушке, которая символизирует башку какого-то придурка, который сочинил вот эту дребедень про нас. Зачем, зачем он сотворил из меня убийцу? Почему он вам продиктовал такие скверные грехи? – задыхался парень.

– Остынь, – посоветовал Анубис, хотя его голос дрожал, как руки, охваченные тремором.