Проклятые вечностью (СИ)

— И кто только придумал это изощренное орудие для пыток, так еще и добровольно заставил девушек его носить, — прошептал он, наконец-то продев непослушную тесьму в петли. Услышав это высказывание, Селин лишь с досадой улыбнулась, пытаясь скрыть разочарование. Как женщине ей было непонятно, как огонь, бушевавший между ними несколько часов назад, мог прогореть так быстро, оставив после себя лишь обгорелые черепки. Накинув ей на плечи плащ, мужчина уже собирался выйти наружу, когда заметил смятую фотокарточку, лежащую на полу. — А я и не помню того момента, когда ты стащила ее у меня! — задумчиво проговорил он, поднимая портрет Анны.

Когда его ласкающий взгляд скользнул по ее лицу, Селин все поняла, а оттого горькое ощущение злости подступило к горлу. За время этого насыщенного эмоциями и приключениями путешествия, девушка абсолютно позабыла о его причине, и теперь всепоглощающее чувство ревности начинало терзать душу изнутри. Она упорно отказывалась даже самой себе признаваться в том, что оборотень мог пленить ее сердце, но в тоже время не хотела быть для него бледной тенью истинного чувства, а потому, жгучая ненависть к призрачной носительнице этой привязанности начинала будоражить ее сознание.

— У тебя свои вопросы, а у меня — свои! — проговорила она, выхватывая из его руки фотографию.

— Вполне резонно! Нет времени спорить и пререкаться, — подхватив ее под локоть, подытожил охотник. Меньше всего ему сейчас хотелось копаться в собственных чувствах, которые превратились для него в настоящую загадку. Селин, Анна, возникшая невесть откуда Изабелла — связь между ними казалась ему не случайной, хотя их разделяла пропасть веков, его понимания просто не хватало на то, чтобы сложить эту мистическую мозаику.

С возвращением трезвости, вернулись и воспоминания, а точнее рассказ вампирши, выхваченный из чертогов его памяти, порождая бесконечную цепь вопросов, на которые не было ни одного ответа. Как мог он знать Дракулу в его смертной жизни? Что произошло с ними после? Что за проклятие довлело над ним все это время?

Со скрипом отворив дверь, он наконец-то вышел наружу, жадно вдыхая влажный воздух. Ночь принесла с собой первые заморозки, укрыв прелые листья тонким слоем инея, который предательски хрустел под ногами при каждом шаге. Луна, ласкавшая верхушки деревьев своим холодным светом, будто указывала путь, освещая заросшую тропинку. По какому-то негласному договору путники решили не говорить о произошедших в охотничьем домике событиях, но вот стереть эти воспоминания из души не мог никто, а потому раздражающая неловкость следовала за ними по пятам, заставляя каждый раз уводить в сторону встречающиеся взгляды.

Благодаря установившемуся морозу, идти стало намного проще: ноги больше не утопали по колено в грязи, а холодный дождь не пробирал до костей, превращая одежду в темницу для тела, сковывающую движения, но с холодом пришли и иные проблемы — чувство голода угнетало сильнее, заставляя каждого из них предаваться мечтам о кровавой охоте. Допив последний сосуд с кровью, взятый в дорогу, девушка начинала понимать, что жажда потихоньку дурманит ее разум, а ровное биение сердца охотника сводит с ума.

Ван Хелсинг в свою очередь явственно ощущал, как голод пробуждает к жизни его звериную натуру, обостряя до предела органы чувств. Молчание и унылые размышления о собственной жизни, которым он предавался с тех пор, как они покинули избушку, никоим образом не заглушали этот зов, а потому отвлекающий разговор начал казаться ему достаточно привлекательной идеей, но вот начать его он никак не решался, чувствуя невидимую стену, в очередной раз воздвигнутую между ними.

Мысль о том, что он был чересчур груб с девушкой после случившегося, крепко засела в его мозгу. Видимо, постоянные тяготы путешествий и кровавые убийства мистических тварей, оставили на нем свою печать, а потому он совершенно разучился разговаривать с женщинами. Само по себе извинение давалось ему непросто, ведь оно, по сути, было признанием вины, но чем больше он тянул, тем сложнее становилось найти нужные слова. В конце концов, это была его оплошность, а значит, и грех полностью был на его плечах, глупо перекладывать это на Селин, которая не могла сопротивляться его желанию.

— «Не могла или не хотела?!» — спрашивал он себя в такие минуты, глядя вслед ее хрупкой фигуре. Она даже не пыталась сопротивляться, хотя ее боевые навыки могли вызвать сомнения разве что у слепого. Пусть у нее и было не так много шансов одержать над ним победу, но поверить в то, что столь темпераментная натура могла сдаться без боя — невозможно. Было очевидно, что девушка разгневана произошедшим, но этой злости не было в ней при пробуждении, выходит, ее спровоцировал он своим поведением. Как бы то ни было, а от раскаяния не убежать, а делать вид, что ничего не происходит между ними, становилось все тяжелее, поэтому собрав в кулак все свое мужество, он проговорил:

— Знаешь, я задолжал тебе извинения…