Проклятый дом

Я ее и правда совсем не чувствовала. Это была как раз та рука, за которую держалась старуха. А дома — мы только легли — чувствую, что и тело начинает неметь так же, как и рука. И будто какая-то сила берет меня и начинает ломать. Знаете, в какой-то книжке я прочитала про древнюю монгольскую пытку: человека валили на землю животом вниз и складывали так, что затылком он касался пяток. Вот точно так же гнуло и меня. И, главное, я все прекрасно соображаю, но ничего сказать не могу. Муж перепугался (молчи, Максик, ты перепугался), бегает вокруг, ничего не понимает, и я ему ничего не могу объяснить. Я уже окончательно решила, что со мной случился паралич. Вы не можете представить весь этот ужас.

Но, хорошо, муж догадался разбудить свою бабку. Она у нас в сенях спала. Бабка пришла, увидела меня, закрестилась… Потом схватила веник, начала бегать с ним по хате, махать, крестить углы… Достала воды освященной, побрызгала на меня, пошептала что-то надо мной, и вот от этого ли, не знаю, но меня отпустило.

А через несколько дней, ночью же, опять раздался стук в окно, и тот же Николай снова начал просить, чтобы я пошла и сделала укол его матери.

И я, дура, пошла, хотя бабка моя уговаривала не ходить.

— Что вы фельдшерку не позовете? — спрашивала я по дороге Николая, но тот мне ничего не отвечал, молча шагая впереди нас. — А почему вы не отвезли мать в больницу?

Но и на этот вопрос в ответ мне было одно молчание.

По дороге с нами случилось одно маленькое приключение, на которое я тогда не обратила никакого внимания, и только после оно стало понятно мне. В той деревне хозяева держат собак на привязи, а ночью некоторые спускают их с цепи, и не дай Бог, чтобы такая собака вырвалась со двора на улицу. И вот как раз такая собака, дикая и злобная, с рычанием выскочила нам наперед откуда-то из темноты. И вдруг упала на живот, поджала хвост, завизжала. Это Николай что-то крикнул ей. От второго его выкрика, похожего больше на рычание, собака кинулась обратно в темноту, и только по ее жалобному визгу можно было судить, в какую сторону она побежала. По всей деревне завыли и забрехали собаки.

Со старухой все было точь-в-точь как в прошлый раз: и ее безнадежный вид, и чудодейственный эффект анальгина, и наплевательское отношение ее сына к положению матери… Он пошел к себе домой почти сразу после того, как привел нас.

— Что за дикий народ! Мать помирает, а он пошел спать, — ругалась я, когда мы с мужем возвращались. — Ну, хоть бы догадался провести нас обратно. Что мы будем делать, если та зверюга опять выскочит на нас? От нее ведь и палкой не отобьешься. А что он крикнул на нее, ты не разобрал?

— Мне показалось, что он кричал по-венгерски, — ответил муж.

— Скотина! Он спит, а мы должны спотыкаться в этой темноте. Здесь он, кажется, живет?

— Да, кажется…

Я была страшно злая тогда и решила поучить немного этого дикаря Николая.

— Может, не надо? — спросил муж.

— Надо, — ответила я твердо. — Алкоголики проклятые…

На мой стук открыла жена Николая, которая, казалось, ничуть не удивилась нашему приходу.

— Ей спыть, — объяснила она.

— Спыть… спыть… мы, чужие люди, должны не спать, а он спит, видите ли! Где он? Показывайте мне его. Ишь, голубчик, разлегся… Была б моя воля, поспал бы ты у меня с полгодика где надо… Разбудите мне его.

— Ой, не надо! — испуганно закричала жена. — Будет хуже. Да и не разбудишь его. Я же знаю.

— Как это не разбудишь? Почему? Вы хотя бы сапоги с него сняли. Сами же потом будете грязь убирать. Да положите его лучше, он же задохнется. И когда успел так опьянеть?

— Ой, не надо его трогать! — опять испуганно закричала жена. — Чоботы я сниму, но вы его не трогайте. Пусть лежит так, как лег.

— Да он же задохнется, как вы не понимаете? Макс, бери его за ноги, переворачиваем…

— Ом! — завопила тут во весь голос жена.

И, странное дело, пока жена стаскивала с его ног сапоги, дергая изо всей силы, Николай даже глаз не приоткрыл, но как только мы его перевернули, чтобы он лег удобней, он вдруг сразу проснулся, сел на кровати и закричал ужасным голосом:

— Кто меня разбудил?

— Они… — взвизгнула жалобно жена, показав на нас.

— Чего вы орете? — сказала я спокойно Николаю. — Я хочу вам сказать…

И пока я объясняла, что так, как он делает, приличные люди не поступают, он сидел молча и глядел на нас каким-то странным взглядом. И это не был взгляд пьяного человека. Жена во все это время повизгивала где-то в углу, ну прямо как та собака, что встретилась нам на улице.

— …и жену запугали, замордовали, — сказала я на прощанье Николаю, и мы ушли от них.

— Странные люди… — сказала я мужу на улице.

Дома я пережила то же самое, что было после первого визита к старухе, только ощущения были еще ужасней, и мне казалось, что уже ничто меня не спасет.

— Это я виновата, — сказала бабка, когда мне полегчало. — Надо было не пускать вас к ней. Тут про этих Босорканей много чего говорят, я раньше не прислушивалась, но теперь вижу, что правда. Не всегда люди правду говорят, а особенно сейчас, и не всегда надо их слушать…