Проклятый дом

Этот мужик, Мыкола, приехал сюда годов десять назад. Откуда он приехал, я не знаю. Говорят, что с тех местов, которые рядом с Угорщиной.

— Это фамилия их такая — Босоркань? — спросил мой муж.

— Да.

— Венгерская фамилия… То-то он сегодня по-венгерски что-то сказал.

— Да. Он все время как-то по-своему ругается. Купили они тут дом, сначала жили вместе, а потом Мыкола отделился и зажил сам. Женку он себе тутошнюю взял, она у него немного придурковатая, никто бы на ней тут не женился. А мать его всегда такая была: не живет и не умирает, и врачам не верит — лечиться не хочет.

— А вот меня же позвали…

— Кто их поймет, этих Босорканей. Тут и фельдшерка к ним ходила… А потом перестала. Я не знаю, что тут такое, но слышала, что ей было то же, как у тебя. Видно, нехорошие глаза у этой Босорканихи. А если хотите послушать, так я вам могу рассказать, что рассказывали еще старые люди. У нас ведь босоркуном знаете кто назывался? Двоедушник… Человек, у которого две души. Он спит, к примеру, одна душа его на месте, а другая бродит своей силой, и не дай Бог с ней встретиться и заговорить. Это все еще при старых людях было. Но вот Петро рассказывал мне как-то… Ты же, Максим, должен знать Петро. Правда, он выпивши был, когда рассказывал, так что я и не знаю, как ему тут надо верить. Пошел, говорит Петро, как-то вечером он к Босорканю. Дело, говорит, у него к нему какое-то было… Но я думаю, что он выпить искал. А жена Босорканя объяснила Петру, что мужик ее уже спит. Ну тому делать нечего, повернулся он и пошел прочь. Идет по улице и видит, что идет впереди его человек и сильно похож на Босорканя. «Кто такой? — думает Петро. — Вроде нет таких мужиков в нашей деревне, кроме Босорканя. Так тот спит… Сам видел в двери, что он спит». А уже темно было, и Петро решил догнать человека и получше его рассмотреть. Догоняет, и точно: это Босоркань! «Э-э… — говорит Петро, — как же так? Я же только что из твоей хаты и видел, как ты там спишь. Или это был другой мужик? Ты бы сходил, Мыкола, и поглядел, кто это там на твоей кровати разлегся…» А человек идет молча и даже не оглядывается на Петра. А тот дальше к нему пристает, чего делать ему никогда не надо было. Никогда не надо подходить и спрашивать что-нибудь у Босуркуня. Но Петро же не знал, с кем он дело имеет, он же и правда думал, что говорит с Босорканем. И вот, когда Петро еще что-то спросил у Босуркуня, тот остановился и посмотрел на него. И так посмотрел, что у Петра кровь в жилах остановилась. И будто какая-то сила подняла его и хряснула о дорогу. Даже розум у Петра отшибло на сколько-то часов, и лежал он на дороге, пока и утро не наступило.

Но может, конечно, это он и пьяный лежал. А потом придумал все, что не стыдно было. Но вообще, если хотите знать, когда двоедушник спит, его никакой силой не разбудишь. Есть только один способ его разбудить: перевернуть его ноги туда, где лежала голова, или наоборот.

— Ну, так мы и сделали, — сказала я. — И Мыкола сразу проснулся.

— Ох! — вскрикнула бабка. — На что вам это было надо? Теперь не миновать беды.

— А что теперь будет?

— Недели две ничего не будет, пока новый месяц не народится. Все это время Босоркунь будет болеть. А потом начнет вам мстить.

— Как же он будет мстить?

— Ну, этого я не знаю. Но лучше вам уехать отсюда. Я вас не выгоняю, живите сколько хотите, мне с вами веселей, чем самой, но раз такие дела… А, может, все это и брехня. Кто его знает… Все это при старых людях было. Если я на вас страху не нагнала, так живите и не думайте ничего. Вы люди городские, ученые, знаете больше нас. Но все-таки скажу так: к старухе Босорканихе ты, Даниловна, больше не ходи. Есть фельдшерка, пусть она и ходит.

В этом я была согласна с нашей бабкой полностью. Насчет же Босорканя я не знала, что думать, да и через день я совсем забыла об этом разговоре. Мы как раз занялись сушкой грибов, и некогда было думать о каких-то там босоркунах. А грибы там, скажу я, замечательные в тех местах! Если бы не эти дурацкие приключения, мы бы их вагон насушили… Ну, ладно, это я отвлеклась…

Не помню, сколько мы дней после той ужасной ночи прожили спокойно. А потом началось вот что: по всей деревне ночами стали выть и скулить собаки. И выли и брехали каждую ночь так заунывно, что сердце останавливалось. Но правда, происходило это недолго и всегда в разное время.

— Ох, быть беде, — говорила наша бабка. — К покойнику воют.

Напророчив такой страх, бабка тут же добавляла:

— А может, волки ходят. У них сейчас как раз волчата подросли, пора их учить охоте. У Петра вон позавчера две овечки пропали и не нашлись. Куда они еще могли деться?

И сама себе отвечала:

— Скорей всего, что пропил, а теперь на волков спихивает.

Слушая собачий вой, я вспомнила о Мыколе Босоркане и рассказала бабке, как лихо он тогда ругнул собаку: