Проклятый. Игра с огнём

А потом – «щёлк» – этот сукин сын, её муж, которого он впервые увидел в ресторане рядом с Есей. Именно в тот момент привычное безумие, которое за последние девять лет отступило, вернулось с новой силой. Он же когда трахал Есю в туалете, жаждал, чтобы кто-нибудь из этого общества, от которого самого Глеба воротило, увидел их вместе. Ему это было нужно. Чтобы все эти лощёные богачи от одного понимания, что именно и как они вытворяют с Есенией, пришли в ужас. Его тошнило от отца с его новой женой, от Вишнецких, от Стрельцова. Сама Еся была в их обществе совершенно чужеродной. Другой.

Его.

Его ли? Он верил, что да. А потом эта ночь вместе, когда он понял, что она может управлять ситуацией сама, а он, как дрессированное животное, будет ей подчиняться. Тогда его впервые за всю жизнь прошило, как электрическим разрядом, понимание, что так, как с ней, не было и не будет никогда. Он хотел её измучить. Хотел видеть, как она задыхается от болезненного наслаждения. Слышать, как она хрипло выкрикивает его имя, и только тогда сделать то, что она попросит. Но понял, что это она управляет его желаниями, хотя у самого Кузнецова были совершенно другие планы.

В то утро он сорвался и совершил то, чего совершенно не собирался делать – увёз Есю в Москву. Даже сейчас он помнил, как его выворачивало наизнанку от того, что почувствовал. Вдруг. Неожиданно. Неотвратимо. Он начал сходить с ума по Есении. Не от страсти или похоти. У него же крышу рвало от одного понимания, что она есть. Что она рядом. Что она принадлежит ему хотя бы на короткое время.

И та ночь, когда он намеренно привёз Веронику к Вишнецким… Его же тогда всего перкорёжило, когда он увидел её, сидящую на камне и раскачивающуюся вперёд и назад. Она была такой маленькой, беззащитной. Глеб почувствовал только одно желание – спрятать её. Защитить. От самого себя. И вернуть. Себе же. Замкнутый круг, хождение по раскалённой спирали. И каждый шаг – без права возвращения назад.

Тогда он окончательно понял, что больше не хочет суррогата. И не хочет никого другого в своей жизни. И если бы она отправила его подальше тогда, увёз бы силой в любом случае. Наплевав на всё. Ему ведь так нужно было чувствовать, что он нужен и важен. Всего лишь. Разве он когда-нибудь просил о большем? Разве желал чего-то другого? Просто быть любимым… Знать, что его любят и с ним хотят быть.

Глеб плеснул себе виски, выпил залпом и отшвырнул стакан, который, угодив в стену напротив, разлетелся на осколки. Его лихорадило. Всё было кончено, а он, как последний идиот, прокручивал в голове их краткие встречи. Раз за разом. Как на репите. По кругу, морщась от боли. Потому что не верил, что это всё. Даже когда увидел всё собственными глазами. Даже когда срывал машину с места, не видя перед собой ничего. Где был всё то время, пока не вернулся домой – не помнил. Перед глазами стояла алая пелена. А в ушах – стоны. Её. Есины. Не для него. Для мужа.

Сука…

Сейчас его корёжило так, как никогда до этого. То, что чувствовал, когда они с Есей впервые разбежались, показалось просто детским лепетом на лужайке. Тогда он ещё мог попытаться выжить, сейчас – нет. Сейчас у него не было ничего. Не единого, мать его, шанса.

Сука, сука, сука!

Он долбанул в стену кулаком, разбивая костяшки в кровь. Боли не чувствовал. Физической. Всё перекрыла собою выворачивающая наизнанку боль даже не в душе – свою душу он продал дьяволу девять лет назад – где-то в нутре, так глубоко, что не выцарапать оттуда никогда.

Спиртное не спасало. Да он этого и не хотел. Он же знал, что проклят. Любимой женщиной, за которую шкуру был готов продать собственную со всеми потрохами. Проклят так давно и безнадёжно, что спастись невозможно. И вымолить прощение невозможно. Был шанс. А сейчас его уже нет.

Странно, но злости он не чувствовал. Не хотелось пойти куролесить, пытаться забыть, что-то попробовать исправить в своей никчёмной жизни. На это не было ни сил, ни желания. Глеб вообще ничего не ощущал, кроме дикой, выжигающей вены боли.

Бросил взгляд на диван, где трахал Есю полчаса назад. Пи*дец. Неужели от одного взгляда на какую-то грёбаную вещь может становиться ещё больнее?

Он стащил с себя одежду и прошёл в сторону ванной. Хотел смыть с себя всё, что ощущал, но знал, что это нереально. Надежды на то, что у него есть путь назад – не было.

В его состояние болезненного ступора ворвался настойчивый звонок мобильного. Не его. Есиного. Губы Кузнецова искривились – ему уже чудится хрен знает что. Сотовый звонил где-то в прихожей, заставляя Глеба запоздало подумать о том, что он вышвырнул Есю из дома без всего. Без сумки, вещей… Даже без обуви. Ну, ничего, разберётся, как добраться до мужа.

– Алло.

– Глеб? Привет! С Есей всё в порядке?

– Её нет.

– Где она? Это Виола.

– Она ушла.

– Куда?

– Не знаю. К мужу, наверное.

– Что значит, к мужу?

– То и значит.

– Глеб… Что случилось?

– Ничего не случилось. Всё отлично.

– Мы с Жорой внизу. Сейчас поднимемся.

– Зачем?

– Еся просила приехать. Она тебе ничего не говорила про Сергея?