Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– А хочет он, чтоб русский царь его улус в свою державу принял, – торжественно изрек Семен. – Вот такие-то дела у нас творятся. Похоже, ханской власти конец приходит, коль не только остяки, но и татары под нашу руку просятся.

Иван отнесся к новостям довольно сдержанно. Похлопав Семку по плечу, он задумчиво промолвил:

– Хорошо, кабы так. А ты имени мурзы, случаем, не запомнил?

– Карача, кажись.

– Карача? – переспросил есаул – Странно, мне пленные ордынцы говорили, будто этот самый Карача Кучуму очень предан.

– Вы долго тут, на берегу, стоять собрались? Идемте в крепость, – позвал Максим. – Там на месте разберемся, что к чему. Ежели у тебя какие подозрения возникнут, атаман, ты мне только намекни, я этому мурзе враз башку срублю.

– Чего идти-то, я вас еще издали приметил, велел коней подать, – сказал Соленый.

– Уважаешь, стало быть, друзей? – вновь не удержался от насмешки Бешененок.

– Не таков я человек, чтоб о тебе с Иваном Андреевичем позабыть, – обиженно заверил Семка. – Кабы не вы, уже полгода бы лежал в земле сырой, иль того хуже – у купцов служил на побегушках.

А парень-то не только по обличию, но и душою стал казак. Волю вольную пуще жизни ценит, с удовольствием отметил Княжич.

19

Есаул и его юные друзья подъехали к Искеру как раз в то время, когда сибирцы покидали свою бывшую столицу. В воротах крепости они увидели Кольцо, который был изрядно пьян и о чем-то задушевно беседовал с богато разодетым стариком-татарином. Толмачом при этом им служил не кто иной, как Бегич. Стрелецкий сотник, первым увидав Ивана, отпрянул в сторону, но не ушел.

– Ванька, брат, – радостно воскликнул атаман при виде Княжича. – Где ж тебя нелегкая носила?

– А то не знаешь? Сибирцев в нашу веру обращать ходил.

– Надо было черт знает где таскаться. Они вон сами к нам с поклоном прибыли, – кивнул Кольцо на татарина. – Знакомься, Ваня, это Карача-мурза, наместник здешнего улуса.

– Приветствую тебя, мурза, – сказал Ванька потатарски, не подавая нехристю руки.

Ордынец вздрогнул, услыхав из уст станичника родную речь, и с опаской посмотрел на Княжича. Взгляды черных, словно уголь, глаз татарина и пестрых есаула скрестились, как клинки.

– С чего вдруг к нам решил переметнуться? – напрямую спросил Иван.

– Так ведь как у вас, урусов, говорится, сила солому ломит, – добродушно улыбнулся Карача.

– И не совестно на склоне лет стать изменником? – попрекнул Ванька старика.

Мурза аж побледнел и не от обиды вовсе, он просто понял – этот молодой, но, судя по всему, видавший виды казак умеет чуять сердцем и может очень помешать его коварным замыслам. Голову-то задурить кому угодно можно, а вот чувственное сердце не обманешь. Однако Карача был далеко не прост, он вмиг сообразил, как надо повести себя. Тяжело вздохнув, татарин, в свою очередь, по-русски рассудительно ответил:

– О какой совести быть может речь, когда имеешь дело с царями да ханами. Она им отродясь неведома.

Есаул немного подобрел, и уже почти с участием спросил:

– Не боишься, что Кучум тебя за дружбу с нами лютой смерти предаст?

– Боюсь, конечно, правда, мне большой Иван, – мурза почтительно притронулся к плечу Кольцо, – защиту обещал. Может быть, и ты с ним вместе погостить ко мне заедешь? У меня вино и женщины красивые имеются.

– Вина не пью, а женщины мои все в прошлой жизни остались. Так что без меня обойдетесь, – ответил Княжич суровым голосом.

Карача уразумел – дальнейшая беседа с есаулом до добра не доведет. Отвесив казакам поклон, он залепетал подобострастно:

– Ну, мне пора ехать, не буду славных воинов от их великих дел отвлекать.

– Евлаша, проводи гостей, да пусть покажут, как дорогу будут метить, а то заблудимся в этих лесах проклятых, когда надумаем к ним в гости заглянуть, – распорядился Кольцо.

Как только Бегич с татарами чуток отъехали, Ванькастарший, обернувшись к младшему, посетовал:

– Чего ты на него окрысился? Мурза к нам своею волей пришел, при этом головой всерьез рискует.

– Он меня винишком не поил еще, так что нет у меня повода с ним цацкаться, – язвительно ответил Княжич. – Это ты, гляжу, с даров ордынских шибко подобрел, паскуду Бегича Евлашей начал величать.

– Нашел, чем упрекнуть. Ну, подарил татарин мне вина бочонок. Должен же я был его испробовать, прежде чем братов угощать, вдруг оно с отравой. А что до Бегича касаемо, так это между вами кошка черная да кучерявая пробежала, у меня ж причины недовольным быть им нет, – блудливо ухмыльнулся атаман.

Княжич не пришел в восторг от шутки побратима, нахмурив брови, он сердито пробурчал:

– Что Ермак про все про это думает?

– Да ничего, он, как и ты, всегда во всем сомневается, – махнул рукой Кольцо и, горестно вздохнув, добавил: – Пойду, посплю, а то Ерема меня таким увидит, опять начнет корить, мол, казаков своей гульбой смущаю.

Отойдя на несколько шагов, он как-то странно, почти что жалобно попросил:

– Вань, зайди ко мне вечерком, посидим-поговорим, а то что-то на душе очень муторно.

– Зайду, только пить с тобой не буду, не надейся, – пообещал Иван.