Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Не спеши, царевич, – хитро усмехнулся Карача. – Ермак очень осторожен, непременно лазутчиков пошлет узнать, что у нас творится, а коль поймет, что выручать уж некого, может и обратно повернуть.

– Гляди, мурза, самого себя не перехитри. Ни Кольцо, ни белого шайтана я здесь не вижу, – кивнул ордынский воевода на мертвые тела. – Стало быть, это они к реке пробились, а от таких бойцов чего угодно можно ожидать.

– Куда им деться, безлошадным да израненным, – хвастливо заявил старик, однако тут же озабоченно добавил: – Меня другое беспокоит – Надия пропала.

– Это та ногайская княжна, которую за блуд Гиреи в рабство продали?

– Она самая, – горестно вздохнул Карача.

– Седой уж весь, а все никак не уймешься. Нашел время о рыжей потаскухе горевать, – пристыдил его насмешливо царевич.

– Зря смеешься, эта тварь раньше дружбу с казаками водила, похоже, белого шайтана полюбовницей была.

– Полагаешь, она с ним сбежала?

– Все может быть, – неуверенно изрек мурза.

– Тогда тем более кончать урусов надо, заодно и девку твою вернем, – с откровенною издевкой сказал царевич.

Карача собрался было снова возразить, но не успел. В это время к ним подъехал уланский сотник. По его растерянно-испуганному лику оба поняли – опасения Маметкула оправдались.

– Говори, – строго, но беззлобно дозволил царевич. Он совершенно справедливо решил, что виноват во всем мурза со своими хитростями, а не его боец.

– Один из казаков сбежал, – став перед вождями на колени, виновато поведал улан.

– Да как ты смел такое допустить? – завопил Карача и рубанул несчастного клинком по склоненной шее.

– Зачем? – дрожа от гнева, вопросил отважный воевода. Что мурза распоряжается его уланами, еще куда ни шло, но что казнит безвинно – это чересчур.

– Должен ж кто-то виноватым быть, – преспокойно пояснил хитрый старец. – Или хочешь сам ответ держать перед Кучумом за то, что упустили Ермака? Неужели не понял – все пропало. Шайтан казаков упредит, и никакой предатель теперь нам не поможет, – сам не зная почему, Карача не сомневался, что убежал не кто иной, как есаул.

– Да нет, это лишь твои коварные затеи кончились, а настоящее сражение еще не начиналось, – гордо заверил Маметкул, глаза царевича при этом сверкнули радостным блеском. В отличие от Карачи, он был настоящий воин, и предстоящая решающая битва с казаками Ермака прельщала его куда больше, чем вся эта возня с предателем Евлашкой.

39

– Слышь, атаман, давно спросить хочу, кем все-таки Иван тебе доводится – просто другом или кровной родней? – глядя вслед ушедшему Княжичу, спросил Гусицкий.

– Ванька сын сестры моей, Натальи. Только он про то не знает.

– Как же так? – не на шутку удивился Ян.

– Да так уж получилось. Поначалу совестно признаться было. Дядька – это же, считай, почти отец, а я отдал мальца попу на воспитание. А потом, когда Ванюшка вырос и сделался одним из лучших на Дону бойцов, и вовсе стало совестно в родню набиваться.

– Не жалеешь, что не признался напоследок?

– Нет, тогда бы он от нас не ушел.

– Скорей всего, – кивнул согласно шляхтич и вновь спросил: – А кем ты в своей прежней жизни был?

– Княжичем.

– Да нет, всерьез.

– Я и говорю всерьез, одно время даже в стремянных ходил у государя Грозного.

– Как же ты в казаки угодил?

– Правду рассказать, так не поверишь. Сестрица мне пример и подала. Они с Андрюхой, Ванькиным отцом, чтоб пожениться, на Дон сбежали. Родитель наш им ни за что б благословения не дал. Андрей-то был из худородных, начальником охраны служил у батюшки. Мы с ним крепко дружили. Это он меня, боярского дитятю, настоящим воином сделал. Я тогда на них обоих крепко осерчал, сдуру даже обещал отцу убить прелюбодеев. Ну а когда на нас гонения начались да пришли за мной опричники, я и рассудил – Наташка, вон, не побоялась в люди вольные уйти, а я, Иван Колычев, как бессловесная скотина на заклание пойду. Вот и сбежал в казаки. Для начала на Волгу подался, там собрал ватагу удальцов, у которых, как и у меня, секира палача над головой висела, и с ней на Дон явился уже истинным разбойным атаманом.

Кольцо умолк, глотнул пригоршню снега и, тяжело вздохнув, закончил свой рассказ:

– Как раз в тот день, когда Натаху крымцы растерзали.

– И как ты с Ванькой встретился?

– А вот об этом я тебе поведать, видно, не успею. Татарва, кажись, идет по наши души. Давай вставать, негоже таким, как мы, бойцам в ногах у нехристей валяться.

Первым, опираясь на клинок, поднялся Ян. За ним, превозмогая боль неимоверным усилием воли, встал атаман. Под накинутым на плечи полушубком он припрятал Ванькины пистолеты.

– Ты только глянь, какая честь. Сам мурза с царевичем в придачу пришли нас убивать, – кивнул отважный шляхтич на Карачу и Маметкула, которые бок о бок ехали чуть впереди уланской сотни. В ответ Кольцо лишь скупо улыбнулся. В последние минуты жизни лихой разбойник желал лишь одного – удержаться на холодеющих ногах, чтоб стоя принять смерть.

Не доехав несколько шагов до обреченных, но не покоренных казаков, мурза остановился. Паскудно ухмыляясь он посетовал: