– Насмехаешься, паскуда. Ну погоди, я харю-то тебе раскровеню, – заорал он, брызгая слюною, и попытался вдарить Ваньку пистолью по лицу. А вот это, и уж тем более признание в убийстве Красного, Бегич сделал совсем напрасно. Есаул, как истинный боец, привык сражаться до конца. Беседуя с предателем, Иван разгреб ладонью снег и дотянулся до кинжала.
Как только сотник вскинул руку и черный глаз пистоли перестал глядеть ему в висок, есаул метнул заветный свой клинок. Обоюдоостро отточенная сталь вошла в глазницу, а вышла из затылка, насквозь пронзив Евлашке череп. Корчась в смертной судороге, Бегич все-таки пальнул, но сделать верный прицел уже не смог, его пуля полетела в синь небесную, срезая по пути пушистые ветки елей.
С горем пополам – Княжич выбрался из-под убитого коня, лишь теперь заметив, что придавленная правая нога распухла и не сгибается в колене. «Вот дела, как же я до крепости-то добираться буду, – озабоченно подумал он. – Хотя, спешить уже некуда. Наказ Ивана я исполнил, Бегича-Иуду покарал, так что можно маленько отдохнуть, авось полегчает».
Пережитые страдания ввергли Ваньку в какое-то оцепенение. Не попытавшись даже доползти до Евлашкиного жеребца, есаул прилег возле своего спасителя, уланского конька, и задремал. Мороз сибирский лют, но все же более милостив, нежели человек. Прежде чем убить, он усыпляет свою жертву.
– Кажись, стреляют, – сказал Назарка, обращаясь к Ермаку.
– А не почудилось, может, это деревья от холода трещат, – усомнился атаман. Однако когда из-за болота прогремел новый выстрел, он позвал Мещеряка и распорядился: – Остаешься за меня. Гать покуда не переходите, ежели что, на ней удобнее обороняться, можно с сотней против тысячи устоять. А мы с Лихарем поедем поглядим, что там деется. Видать, из наших кто-то от сибирцев отбивается, больше-то палить здесь некому.
– И долго мне вас ждать? – недовольно пробурчал Василий, но не получил ответа.
Миновав туманную лощину, казачьи вожаки вскоре очутились на месте стычки Ивана с Бегичем.
– Кто же его так? – спросил Ермак, остановившись возле мертвого Евлампия.
– Наверно, Ванька, судя по кинжалу, – предположил Назар.
– А где он сам?
– Да вон, возле коня убитого лежит.
– Живой?
– Раз пар идет, значит, дышит, – радостно ответил Лихарь и, подбежав к Ивану, принялся тормошить его.
– Ванька, да очнись же ты.
Сотнику пришлось изрядно потрудиться, лишь когда он взял пригоршню снега и стал тереть им Княжичу лицо, тот открыл глаза.
– Назарка, ты?
– Конечно я, не ангел же небесный. Что тут у вас с Бегичем произошло?
– Да, как обычно, баб не поделили, – печально пошутил есаул.
– А ежели всерьез?
– Ну, ежели всерьез, тогда взгляни, что у этой сволочи в мешке лежит, иль атаман пусть глянет, ему, наверно, интересно будет узнать, во сколько Карача его голову оценил.
Не сказав ни слова, Ермак направился к стрелецкому коню и развязал притороченный к седлу мешок. К ногам покорителя Сибири посыпались серебряные чарки, кубки, блюда. Перебирая сапогом не шибко дорогую утварь, золотой была лишь уже виденная Иваном чаша, он насмешливо изрек:
– И впрямь недорого меня татары оценили.
– Ну, ты шибко не грусти. Тут, видимо, одна доплата, задаток-то наверняка побольше был, – в тон ему заверил Лихарь.
– С чего ты взял?
– А как иначе? Это склонить к измене человека нелегко, зато потом хоть веревки с него вей, потому как у предателя назад дороги нету. Удивительно еще, что это дали, могли бы просто пнуть под зад да дальше пакостить отправить, – как обычно рассудительно сказал Назар.
– То-то он возле мурзы вертелся, когда тот с покаянием к нам приезжал, – задумчиво промолвил вожак казачьей вольницы и обратился к Княжичу.
– Прости, Иван, я ведь, грешным делом, думал, что вы с Бегичем и вправду из-за бабы враждуете. Болтали казачки, будто у тебя с его женой любовь была.
– Кабы ты один – все так думали, даже побратим, – с горечью ответил Ванька. – А виниться тебе не в чем, это я кругом виноват. Меня Мария еще в Москве предупреждала, мол, собирается Евлашка всех старшин казачьих извести, но я ей не поверил. Решил, что эта сволочь просто перед бабою своей похваляется.
– Да перестаньте вы друг другу душу зря травить, тоже мне, нашли, о чем беседовать, – вмешался Лихарь. – Убил предателя и ладно, как говорится, собаке собачья смерть.
– Как вы тут? – с опаской вопросил подъехавший в сопровождении Луня и остальных хоперцев Мещеряк. За ослушание от друга-атамана недолго и нагайкой по спине получить. До наказания, однако, дело не дошло.
– А почему вы здесь? Разве Надия не добралась до крепости? – воскликнул Княжич.
– Добралась. И о несчастии, постигшем вас, поведала, и наказ твой мне передала, – тяжело вздохнул Ермак. – Но казаки решили все одно на выручку идти.
– Некого, братцы, выручать. Из всей ватаги я один в живых остался, – еле слышно прошептал Иван, впадая в забытье.
– Что это с ним? – забеспокоился Андрюха.
– Не видишь, что ли? Чуть не до смерти закоченел. Попробуй сам на эдаком морозе в одних штанах остаться. Хорошо еще, додумался в попону конскую закутаться, а то б совсем замерз, – пояснил Ермак.