– Ну вот, теперь до свадьбы заживет, – заверила она, одарив Ивана преданно-влюбленным взглядом, почти таким, каким ногайская княжна пять лет назад смотрела на красавца есаула в своем родимом городке Сарайчике.
– Что это с ней, никак житье-бытье былое наше вспомнила, – догадался Княжич и взглянул на Маметкула, но царевичу было не до них. Уединившись на корме, он опустился на колени и, прикрыв лицо ладонями, творил свою, татарскую молитву.
– Семен, давай калекам нашим лежбище устроим, – предложила Надька. Развязав мешок, она высыпала на днище струга гору шкурок черно-бурых лис.
– Вот это по-нашему, – одобрительно изрек Соленый. – Такой постели даже у царя, наверно, нет.
Хорунжий бережно приподнял Бешененка и уложил на драгоценный мех. Иван прилег рядом с ним. Потревоженный Максим очнулся. Открыв глаза, он первым делом посмотрел на берег. Над косогором стелился густой дым.
– Откуда это?
– Искер горит, благодаря твоим стараниям, аль не помнишь, как ты Кучумову столицу запалил, – ответил Княжич.
– Ну и хорошо, что запалил, пускай запомнят, гады, есаула Бешеного.
– Ты не Бешеный, Максим, ты Бесстрашный. Не знаю, как другие, а я отныне так буду тебя звать, – пообещал Иван.
Несмотря на рану и пережитые утраты, Ваньке было хорошо. На чистом, без единой тучки небе светило теплое, но не палящее августовское солнце, за бортом струга ласково шелестела вода, рядом были верные друзья, Максимка с Семкой и все простившая ему подруга юности, а впереди ждала встреча с сыном.
– Ну вот и все, прощай, Сибирь, – еле слышно промолвил он.
– Что ты там бормочешь? – спросил Максим.
– С Сибирью, брат, прощаюсь. Хоть ты давеча ее и костерил, но с нами обошлась она намного ласковее, нежели со многими другими.
Татары шли за казаками, пока их караван не достиг реки Туры, которая брала исток уже в Казанских землях. Преследовать урусов за пределами Сибири Кучум не решился.
Пройдя на веслах вверх по реке еще с десяток верст и убедившись окончательно, что погоня отстала, Княжич приказал остановиться.
– Иван, поговорить бы надо, – обратился к Ваньке Мещеряк, едва они сошли на берег. – Ты уж не серчай, но мы решили здесь остаться.
– Кто это мы?
– Я да приятели мои, из тех, что первыми сюда пришли. Для нас Сибири покорение главным делом жизни стало, а ты с Максимкой и Семеном на Дон ступай, вы молодые, у вас еще все впереди.
– Серчать на тех, кто воинскую честь превыше живота своего ценит, не пристало, но ты подумай хорошенько, надо ль вам тут оставаться, ведь пропадете не за грош.
– Может, и не пропадем. Соорудим острожек, до зимы как раз управимся, и будем в нем заставою стоять, подмоги дожидаться.
– Коли оставаться, так уж всем, – заупрямился было Княжич.
– Ни в коем разе. Ты должен Ермака наказ исполнить и ехать к государю на поклон, просить, чтоб войско дал да всяких там умельцев. Кому, как не тебе, с царем беседовать, чай, недаром Княжичем зовешься. А Максим пускай на Дон отправляется. Этот так встряхнет станичников, что от охотников в Сибирь идти и впрямь отбою не станет, – строго возразил Василий.
Мещеряк понравился Ивану с их первой встречи, однако, по сравнению с лихим Кольцо, да и Барбошей с Паном, он был уж слишком мягок и нерешителен для атамана. Но сейчас, скрестив свой взор с суровым взглядом Васидобряка, Ванька понял, что не он, а Мещеряк истинный казачий предводитель, не побоявшийся принять на свои плечи великое дело Ермака.
– Как скажешь, – коротко ответил Княжич и обратился к казакам. – Кто со мной, своди коней на берег, дальше посуху пойдем.
Уйти решили большинство хоперцев и все бывшие стрельцы. Соленый было вознамерился остаться, но Бешененок быстро вразумил его:
– Поедешь с нами, какой же ты казак, коль на Дону ни разу не был.
Когда начали делить добычу, Василий щедро предложил:
– Меха берите все, мы этого добра, коль живы будем, еще добудем.
– Ну уж нет, – не на шутку возмутился Ванька. – Мы не нищие и в подаянии не нуждаемся. Ежели рухлядь вам ненадобна, можете ее на счастье в речку бросить, – ему припомнился его первый набег на боярский караван и гордый есаул Степан.
– Ладно, оставляй по полмешка на брата, мы ведь тоже не лыком шиты, теперь в собольих шубах будем с татарвою воевать, – дозволил Мещеряк.
Увидев, что казаки принялись делить меха, воевода испуганно воскликнул:
– Вы что творите? А с чем мы к государю на поклон явимся?
– До чего ж ты надоел мне со своим царем, – посетовал Василий. – Ну сам-то посуди, ему ж прямая выгода от того, что казаки на Дон с богатою добычею вернутся. Глядючи на них, и другие за зипуном в Сибирь пойдут, а не на Волгу караваны его грабить, – попытался убедить он воеводу. – Впрочем, если ты настаиваешь, можешь рухлядь всю в казну цареву сдать, пускай ее бояре разворуют, – уже насмешливо добавил Мещеряк. – Однако знай, тебе, как старшине, по нашему обычаю двойная доля полагается.
– Да ни на чем я не настаиваю, просто хочется как лучше поступить, – ответил Глухов, при этом в голосе его попрежнему звучал испуг, который выдавал теперь уже совсем иные чувства.
– Ну вот и хорошо.