Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, – сердито заявил Иван. Его недавнее благодушие сменила жуткая тоска, он чувствовал себя почти предателем. Заметив это, старый атаман взял Ваньку под руку и отвел в сторонку, подальше от чужих ушей.

– Не печалься понапрасну, как случилось – так случилось, видать, на то господня воля. И ты верно сделал, что татарам крепость сдал, все одно они б не успокоилась, покуда нас всех до единого не извели, Искер для них святыня. Здесь же, на земле считай уже ничейной, сибирцы шибко-то усердствовать не будут. Ну, а если станут сильно докучать, на Печору пойдем иль на Каму.

– Так не проще ли всем вместе сразу же податься восвояси? – предложил Иван.

– Нет, Ваня, в этой жизни у каждого свой путь, – возразил Мещеряк.

– А я-то думал, что у всех казаков путь один – служить отечеству и вере православной, – печально усмехнулся Княжич.

– Верно говоришь, – кивнул Василий. – Только служба разною бывает. И Кольцо служил и твой отец приемный, поп Герасим, а кто усерднее, еще большой вопрос.

– Никак, в монахи предлагаешь мне пойти, – вновь улыбнулся Ванька.

– А почему бы нет. Ведь ты, Иван, свой путь еще не выбрал, плывешь по жизни, словно щепка по весеннему ручью, куда судьба кривая выведет. Я к тебе давно приглядываюсь. Воин ты, конечно, знатный, и народу положил не счесть, но в душе не душегуб.

– Все мы душегубы, воевать, не убивая, люди грешные еще не научились, – махнул рукою Княжич.

– Убить и душу загубить – вещи разные. Иную сволочь порешить, все одно, что от геенны огненной ее избавить. Господь, он милостив, глядишь, и пощадит хоть не невинно, но все же убиенного, – пояснил Мещеряк, затем, похлопав Ваньку по плечу, проникновенно вымолвил: – Кольцо мне сказывал, сынок у тебя есть, вот и езжай к нему. Человека вырастить сложнее, нежели убить, но, думаю, куда приятней. Так что, брат, не упускай своего счастья. Жизнь, она проходит быстро, и надо все успеть, а то останешься на склоне лет без дому, без семьи, как я, к примеру.

– Странные для казака ты речи говоришь, тем более для атамана, – удивился Ванька. – У нас в станице только мой отец и был женат. На Дону не принято детьми да бабами себя обременять.

– И что в этом хорошего? Поверь мне, Ваня, всем любви и ласки хочется. Я бы, грешный, все на свете отдал, чтоб жену с сыном заиметь, да поздно, годы-то мои уже не те. Одно теперь осталось – достойную погибель отыскать, – сказал Василий. Говорил он улыбаясь, как бы в шутку, но в глазах его Иван заметил горькую печаль.

«А ведь он прав, уж каким Захарка Бешеный зверюгой был, а как с Максимкою носился, даже на предательство ради него пошел», – подумал Княжич.

– Ну все, давай прощаться, даст бог, свидимся, – распорядился старый атаман, обнимая Ваньку.

– Навряд ли, – тяжело вздохнув, ответил тот, он сердцем чувствовал, что расстается с этим славным человеком навсегда.

В этой жизни они больше не увидятся. Мещеряк продолжит дело Ермака, еще три года на свой страх и риск будет воевать в Сибири и погибнет, защищая от татар основанный им первый за Уралом русский город.

ГЛАВА VII. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Жить – так на воле,

Умирать – так дома.
(А. Ахматова)

1

– Узнаешь знакомые места? – спросил – Максима Княжич.

– Конечно, узнаю. Вон та дорога к нам, на Дон, ведет, другая на Москву, а вот и постоялый двор, на котором атаман дурил боярина.

– Выходит, и с тобой пришла пора расстаться, может, все-таки заедешь в златоглавую?

– Нет, Иван, не порть мне праздника, и так два года чернецом прожил, теперь душа гульнуть желает, а какая на Москве гульба, там же соглядатаев, что у барбоса блох. Оглянуться не успеешь, как в застенке окажешься, – заупрямился Максимка.

– Так уж прямо чернецом? – усмехнулся Ванька.

– А то, в Сибири ж вашей ни вина, ни баб достойных нету, если что и было, так сплошная срамота, даже стыдно вспомнить, – ответил есаул, блудливо посмотрев на Надьку, и в свою очередь спросил: – Может надо чем помочь? Тогда другое дело.

– Да нет, не думаю, что государь удумает меня казнить после того, как отпустил на все четыре стороны, – бодрым голосом ответил Княжич. На самом деле он не был полностью уверен в благостном исходе встречи с проклявшим его царем, но рисковать друзьями не хотелось.

– После Москвы к жене и сыну, чай, подашься? – вновь полюбопытствовал Максим.

– Моя жена уже почти три года в земле сырой лежит, будто сам не знаешь, – строго осадил его Иван.

– Да я не про Елену, я про Аришку говорю. Не думаю, что кузнецова дочь тебя так просто из своих лапок выпустит. Эта не шляхетская княгиня с ее мужьями да душевными терзаньями.

– Хватит вздор молоть, езжай, только разругаться нам с тобой недоставало напоследок, – шутливо пригрозил Иван и стал прощаться с каждым из хоперцев. Когда очередь дошла до Семки, он окликнул Бешененка: – Максим, Семена посели в моей усадьбе. Апостолу скажи, мол, так Иван распорядился.