Пролог

Маша изменилась в последнее время. Она стала холодна и практична. Аникеев не отходил от нее ни на шаг и исполнял любые капризы. Маше это нравилось, хотя о близости по-прежнему не было и речи. Скоро о беременности и о том, кто отец, узнала вся ее компания. Сочувствовали все, но каждый по-своему: Катя – с недоумением, Аня – с ужасом, Фира приняла все как должное и без эмоций, Володя старательно избегал любых намеков. Но странное дело: Маше было не только все равно – она почти гордилась своим состоянием. Все прежние увлечения и заботы теперь стали для нее ерундой, блажью по сравнению с реальностью зарождающейся в ней жизни. Тошнота, головокружение, взвешивания, обмеры живота, планы, где будет стоять кроватка и какую лучше купить коляску – вот реальность. Особенности звукоизвлечения Софроницкого, составные рифмы Пастернака или Регинино сидение в темном зале и глазение на сцену, где люди, ряженные в чужую одежду, изображают то, чего не с ними происходило, да и вообще ни с кем не происходило, – это чушь. Маша становилась все более жесткой и снисходительной к друзьям и Регине. Друзья чувствовали и готовились исторгнуть Машу из своего мирка, Регина чувствовала, робела ее и становилась все более восторженной и скрытной.

Так, в театральном угаре, незаметно наступила зима.

Как и в прошлый раз, Регина решила не ездить на Новый год домой. Во-первых, третьего января уже был первый экзамен, во-вторых, последняя поездка показала, что, возможно, маме это теперь и не очень нужно. Регине же и вовсе возвращаться так близко к Латвии после летнего фиаско было мучительно.

Неожиданно Маша позвала ее в театр. Прямо тридцать первого декабря. Более того: предложила после спектакля не спешить к праздничному столу, а встретить Новый год на улице, медленно идя пешком, скажем, к ним на Полянку. Или еще куда, в компанию. Она объяснила, что так делают многие, и в этом есть свое романтическое очарование.

Маша кривила душой. На самом деле отец сморозил глупость: без ее ведома пригласил к ним на Новый год Аникеева. Встречать Новый год с отцом и Аникеевым Маша не хотела. Но открыто противостоять отцу не стала. Просто подумала несколько дней – и придумала, как сделать по-своему. Решение оказалось идеальным. Аникеева она брала с собой в театр, чтобы потом было не страшно гулять по улицам, а уж в гости к ним – извините: у Маши режим, и Регина останется ночевать, какой тут еще Аникеев. Правда, при этом раскладе отец должен был встретить Новый год один, но они же потом придут. И сам виноват. А за опрометчивые решения надо платить, она-то знает.

Они посмотрели спектакль и, как и было решено, неспешно отправились домой. На самом деле от театра до Полянки было не так уж и далеко, так что им пришлось выбрать кружной путь, чтобы дотянуть до курантов. Сначала мимо них то и дело пробегали оживленные группки и пары, спешащие по гостям, потом они стали редеть, и без четверти двенадцать улицы опустели.

Регина и Маша шли под руку – не от избытка чувств, а чтобы Маше не упасть. Аникеев покорно следовал сзади, готовый в любой момент прийти на помощь. Они шли медленно, говорить особенно было не о чем, спектакль обсудили довольно быстро – он был не так уж и хорош. От нечего делать разглядывали незанавешенные окна нижних этажей – почти в каждом шли последние суетливые приготовления. Сами того не подозревая, Регина и Маша думали об одном: насколько привлекательной кажется чужая жизнь за окном, какой насыщенной и обаятельной она выглядит. Правда, Регина так считала на самом деле, а Маша с грустью думала, что, будь они сейчас дома, и их жизнь какому-нибудь стороннему наблюдателю показалась бы такой же притягательной, в отличие от его, наблюдателя, жизни. Может быть, и в этом был секрет Регининого увлечения театром – возможностью вечного подглядывания в чужие жизни, как в чужие окна.

Они были уже в Старомонетном, когда одновременно из нескольких квартир прогремели куранты и грянул гимн. Полушутя-полувсерьез они остановились и сначала негромко, а потом все воодушевленнее стали подпевать гимну.

– У меня шампанское, – робко сказал Аникеев, когда они допели.

– А давайте!

– Маша, ничего? – осторожно спросила Регина.

– Ничего! Немножко – можно!

Аникеев, зажав портфель между коленями, как фокусник, достал из него бутылку шампанского и три фужера, предусмотрительно завернутых в газетную бумагу.

– Надо было до курантов! – укоризненно сказала Маша.

– Не сообразил что-то! – неловко сказал Аникеев, и стало понятно, что он боялся предложить это до курантов, и лишь совместное исполнение гимна сподвигло его на попытку. Регина посмотрела на Аникеева с сочувствием, Маша – с мгновенно вспыхнувшим и подавленным раздражением.

Аникеев раздал им фужеры, потом опять полез в портфель и вынул крупный пористый апельсин.