Промельк Беллы

Я выступала в Алма-Ате всегда при большом количестве публики, очень внимательной, в основном, конечно, русскоязычной. Вдруг я заметила, что интересуется мной анонимный какой-то поклонник. Он не назывался, скрывал свою должность, но звонил и приходил на все выступления. И вот наконец он открылся: сказал, что имеет отношение к какому-то райкому или обкому, я плохо разбираюсь. Партийный любитель поэзии – находились такие. Перед отъездом он пригласил меня на прощальный ужин. Меня привезли к нему в дом, и я поразилась: у него была роскошная, насколько я понимаю в этом, квартира и замечательной, просто изумительной красоты жена, казашка. Молодая восточная красавица и улыбается ослепительной, белоснежной улыбкой. И я, любуясь ею, говорю ему:

– Какая красавица ваша жена. Просто счастье иметь такую жену.

Он отвечает:

– Приятно слышать.

Я к ней обратилась:

– Какая вы красавица! И еще такие прекрасные зубы у вас.

А она мне:

– Завтра будут еще лучше.

– Каким же образом?

И она объяснила: завтра она собирается поставить золотые коронки на все зубы. Я ужаснулась. Меня чем-то угощали, но я от этих зубов не могла опомниться.

Все же спросила:

– Но зачем это?! Зачем?

– У нас так принято, так делают все достойные люди.

У хозяев была дочка – маленькая девочка лет трех, тоже красотка. И я с ней стала играть, как научила меня Татьяна Сергеевна Кирпичева, мать моей парижской знакомой Маши Банкуль. Посадила крошку на колени, раскачиваю плавно и говорю: “Вот так едут барыни, вот так едут барыни”. Потом начала подбрасывать: “Вот так едут казаки! Вот так едут казаки! А вот та-ак едут пья-яные мужики-и, вот так еду-ут…” А на мне в тот день был тот самый золотой ключик Булата. И вот я играю с девочкой в русскую игру старую, все смеются, но вдруг я замечаю, что она колени мои ножками обхватила, как наездница верхом на коне, а сама у меня возле шеи ручками шарит – заметила ключик… Она его украла. Но ведь ребенок. Конечно, я слова не сказала.

Я дочкам обо всем рассказала, они смеялись:

– А что ж родители, не заметили, что у нее ключик появился?

Я говорю:

– Ну, может, они и заметили, но не могла же я сказать: отдайте ключик, верните мне его. Родители решили, что я не заметила, а я, конечно, очень заметила! Но что ж мне, ребенка в краже обвинять? Это же исключено. Невозможно.

И так мне не везло с подарками Булата. Сначала – ключик, потом он мне подарил крестик – пропал. С черным ободком таким, освященный крестик. Булат привез его из Иерусалима, так я им дорожила! Украли в Малеевке. Ничего не оставалось у меня.

А сколько всяких пропаж по мере жизни было драгоценных! Что-то я сама теряла, отдавала, дарила.

Был такой фантастический случай. Приехали ко мне какие-то страннейшие поклонница и поклонник, супружеская пара. Он вроде итальянец, а она – русского или чешского происхождения. Приехали с дарами – кольцом с сапфирами, я потом его при Райкине подарила в Венгрии, – и старинными золотыми часами на цепочке. Я не хотела брать, конечно. И они стали проситься к Булату, вот такие были знатоки. Булат жил тогда в Химках. Снег шел, время было уже позднее, и мы отправились на такси. Булат вообще не одобрял таких визитов, я страшно дорожила нашей дружбой, но тут такой случай – очень уж люди необычные. Приехали, я говорю:

– Прости, Булат, ну прости, Оля. Люди приехали издалека, мечтали увидеть Булата.

Булат, может, и с неудовольствием, но пригласил войти. Они с Олей нас даже чем-то угостили. Не знаю, сколько было времени, не ночь глубокая, часов десять или одиннадцать. Посидели, люди эти автограф у Булата попросили, и мы поехали на такси обратно. Когда вернулись, часов на мне не было. В машине потеряла, значит. Золотая цепь, которой было несколько столетий, что ли. Вот так…

У Булата есть стихотворение “Молитва Франсуа Вийона”. И они думали – он перевел какую-то молитву Франсуа Вийона. Мне пришлось растолковывать, что это собственное стихотворение Булата Шалвовича… “Господи, мой Боже, зеленоглазый мой” – кто еще так скажет?