Промельк Беллы

Параджанов летящий

Приезжая в Тбилиси, мы с Беллой каждое утро шли в гору кривыми переулками в надежде застать Сережу дома здоровым и в хорошем настроении. Много лет нам это удавалось, и на нас неизменно обрушивалась ласка Параджанова.

Помню застолья в его маленькой комнате, стихийно увешанной разными картинками и его собственными коллажами. Множество удивительных предметов непонятного назначения вокруг создавали ощущение пещеры Параджанова-Аладдина.

Помню, как в 1985 году эти сокровища экспонировались на выставке в помещении тбилисского Дома кино. Представленные там работы поражали воображение. Причудливые шляпы, составленные из самых разнообразных предметов. Одна – гнездо птицы, которое она свила клювом, натащив бесценные сокровища – стекляшки, перышки, бусинки, картинки, тряпочки, кусочки зеркала и многое другое. Другая шляпа – бабочка, сделанная из бежевых, коричневых и золотых кружев, вееров и цветов, перебиваемых ритмом черных мушек и украшенных нитками дешевого искусственного жемчуга. Перекрытые вуалетками и добавочными слоями разнообразных сеточек, на выставке они покоились на старинных бронзовых лампах или на удлиненной формы вазах синего стекла.

Или приклеенные к письмам из зоны рукотворные почтовые марки, тщательно прорисованные Параджановым в изобретенной им технике простой черной шариковой ручкой, дающей в его руках эффект сложного травленого офорта с уже образовавшимся на нем акватинтным переходом к черному фону. Объектами изображения на большинстве таких “марок” служили соседи по нарам, порой с чертами вырождения на лицах. Одним из сюжетов лагерного творчества Параджанова были карты “Самопал”, которыми играли заключенные. Или пустые банки из-под шпрот с исступленными эротическими рисунками на крышках.

На выставке были представлены и другие излюбленные Параджановым объекты: большие блюда из колотого стекла с приклеенными флаконами из-под духов, служащими вазами для произрастающих из них цветов, выложенных из морских раковин. Стебли и листья, тянущиеся к свету, состояли из осколков бутылочного стекла и создавали эффект сотканного из воздуха, прозрачного натюрморта.

Я вглядывался в коллажи, сделанные с помощью вырезок из фотографий в журнале “Огонек”. Портрет Джоконды, с заметным внутри абриса, узнаваемым портретом Сталина – уже с усами, но еще с ее полуулыбкой на лице. Параджановым была сделана серия “Несколько эпизодов из жизни Джоконды”, где фигурируют Майя Плисецкая и Володя Высоцкий.

И всюду – Параджанов летящий. Он сам вырезал свой силуэт из одной фотографии и приклеивал его на небо другой, при этом сохраняя невозмутимое выражение лица, вырезанного из третьего снимка.

Параджанов сидящий – в виде богини правосудия, с топором вместо меча в одной руке и гранатом вместо весов в другой, но с открытыми глазами, облаченный в одежды Будды, с нимбом над головой.

Параджанов стоящий – на автопортрете в готическом стиле, выполненном карандашом на бумаге с коллажным использованием металлической сетки, сухих растений и лоскутков различных тканей, рождающих образ испанского гранда.

Костюмы для фильма “Ашик-Кериб” были сделаны как аппликация из лоскутков разнообразных расцветок и фактур: золотая парча, черный бархат, сеточки на цветной подкладке, атлас с набивным рисунком, ситец с цветами, кусочки вышивки с разными по масштабу изображениями, наклеенные на бумагу по условному рисунку, создавали впечатление непринужденной художественной импровизации, хотя эти костюмы были изначально достаточно точно выверены согласно общему замыслу.

Сережа был замечательно фотогеничен и вместе с тем любил руководить процессом съемки. Есть фото, где Параджанов держит как знамя обеими руками дорожный знак с надписью “КГБ” на круглом планшете. На самом деле знак находился на столбе, врытом в землю, и обозначал стоянку машин Комитета госбезопасности, а Сережа лишь имитировал, что несет этот знак в руках.

Когда Сережа приезжал в Москву на показы своих фильмов, он непременно приглашал и нас. Он стал выездным и участвовал в различных мировых кинофестивалях.

А потом его состояние здоровья резко ухудшилось. Мы с Беллой навещали Сережу в Пироговской больнице около Новодевичьего монастыря. Он лежал необычно тихий, но иногда одним-двумя словами вдруг возвращал себя – прежнего. Он ликовал при виде Беллы, старался знакомить ее с врачами, так же как когда-то в Тбилиси с прохожими на улице Котэ Месхи.

Мы успели повидать Параджанова в московской больнице три раза и попрощаться с ним.

Я заканчиваю рассказ о нашем необыкновенном друге словами Белы.

“Прощай, свободная стихия”