Промельк Беллы

“Рисую женщину в лиловом”

Заказная работа сочеталась у меня со стремлением делать свое искусство и желанием его выставлять. Как я уже писал, впервые я рискнул показать свои работы на так называемой “Молодежной выставке” 1956 года. Там состоялось мое знакомство с ОЛЕГОМ ЦЕЛКОВЫМ, чей натюрморт меня поразил и заставил переосмыслить подход к собственному творчеству.

Борису Мессереру

Рисую женщину в лиловом.
Какое благо – рисовать
и не уметь! А ту тетрадь
с полузабытым полусловом
я выброшу! Рука вольна
томиться нетерпеньем новым.
Но эта женщина в лиловом
откуда? И зачем она…
ступает по корням еловым
в прекрасном парке давних лет?
И там, где парк впадает в лес,
лесничий ею очарован.
<…>
Что мне до женщины в лиловом?
Зачем меня тоска берет,
что будет этот детский рот
ничтожным кем-то поцелован?
Зачем мне жизнь ее грустна?
В дому, ей чуждом и суровом,
родимая и вся в лиловом,
кем мне приходится она?
Неужто розовой, в лиловом,
столь не желавшей умирать, —
все ж умереть?
А где тетрадь,
чтоб грусть мою упрочить словом?

Друзья-художники

В 1959 году, когда я в первый раз отправился в Ленинград с театром “Современник”, Олег Ефремов пригласил меня поехать на электричке в Пушкин к Олегу Целкову. Путешествие наше носило весьма причудливый характер, но в конце концов мы вышли на платформе в Пушкине и отправились по адресу, подсказанному нам ленинградскими друзьями. Нашли мы его не без труда.

Мастерская Олега, заваленная и заставленная картинами, произвела на меня впечатление. Целков работал над своими вещами не спеша, часто перекрывая их слоями краски и добиваясь нужного звучания цвета.

На глянцевой отлакированной поверхности громоздились лица с ярко выраженными чертами дегенеративного свойства. Овальные, розовые, они имели глаза-прорези голубого или красного цвета с яркими зрачками. Глаза свободно располагались на лице, как правило, так, что не оставалось места для лба, – он превращался в узкую полоску над ними. Лица-маски устрашали зрителя чертами вырождения.

Когда наш разговор коснулся этой темы, Олег Целков воскликнул: – Да вы посмотрите на людей на улице – и увидите такие же лица!

Мне пришлась по душе позиция Олега. Авангард я воспринял как вызов обывательщине.

В дальнейшем мы с Левой Збарским ездили к Целкову из Москвы в Тушино. (Это было неподалеку от водохранилища, где стоял корабль Красного.) Возникла дружба. В те годы Целков тоже занимался театром. Его пригласил Валентин Плучек для работы над спектаклем “Дамоклов меч” по пьесе Н. Хикмета. Постановку осуществлял Театр Сатиры, но премьеру играли на сцене Театра на Малой Бронной. Мне запомнилось яркое, лаконичное оформление, сделанное Олегом. На фоне белых объемов декораций и ярко-синего горизонта по сцене дефилировали огромные цветные маски, за которыми скрывались актеры.

Значительно позже, во время нашей с Беллой поездки в Париж, Олег и его жена Тоня приглашали нас в гости, мы бывали у них или посиживали в китайских ресторанах. Дружеская связь продолжилась в Москве, куда Олег прибыл на вручение ему премии “Триумф”. Он приехал с Тоней на три дня, и после торжественных событий мы пошли в ресторан Дома кино. Это был удивительный вечер, потому что мы сидели почти одни во всем зале. Олег и Тоня все время восхищались Беллой, которая в тот вечер особенно сияла своей изумительной красотой. Олег повторял:

– В Париже таких женщин не бывает!

Через какое-то время я снова оказался в Париже, на этот раз с Большим театром – я оформлял балет “Светлый ручей” Шостаковича. Конечно, я позвонил Тоне и Олегу и пригласил их на представление. Олег долго сомневался, поскольку очень редко бывал в театре, но потом все-таки решил пойти. При встрече в фойе он поразил меня своим ярко-красным свитером, особенно контрастировавшим с видом Тони, элегантной светской дамы в строгом черном платье с украшениями. После спектакля мы дружно отметили премьеру.

Мои первые встречи с театральными художниками начались в период работы в “Современнике”. В одну из поездок с театром в Ленинград, когда я оформлял спектакль “Третье желание” В. Блажека, мы остановились в гостинице “Октябрьская” напротив Московского вокзала. Буквально через час там появился ВАЛЯ ДОРРЕР, о котором я уже рассказывал в главе “Шестидесятые”.