В последние приезды Владимова в Москву, посвященные важным событиям его жизни, мы продолжали встречаться, но даже очевидные успехи, связанные с признанием его как писателя, не приносили ему радости. Выглядел он отрешенно. Так было, когда Жоре вручали почетную премию “Русский Букер” в Доме архитектора. И такое же впечатление от его настроения осталось после презентации четырехтомника Владимова, проходившей в Малом Манеже. Жора был со своей дочкой, которая заботилась о нем, но и в эту встречу я ощущал, что на душе у него тяжесть.
Пунктир наших встреч прервался. Но как-то мы с Беллой оказались в Доме творчества писателей в Переделкине. Как всегда, вечерами к нам заходили люди, и мы проводили время в скромном застолье на лоджии нашего номера. И вот кто-то обронил, что Владимов живет в доме Литфонда, напротив резиденции патриарха. Я прекрасно знал этот дом. Когда-то это был участок Володи Мороза, который успел построить замечательный забор из квадров известняка, добытого из фундаментов московских домов, разрушенных при прокладке Нового Арбата.
Мороз был арестован и провел в заключении четыре года, его участок конфисковали и передали Литфонду. Потом на этом месте возвели двухэтажный дом на четыре семьи с отдельным входом для каждой. Вот сюда я и пришел в надежде застать Жору. В других секциях дома жили знакомые литераторы – Николай Панченко с семьей и Георгий Поженян.
Жора выглядел очень плохо и был в тяжелом депрессивном состоянии. Тем не менее обрадовался моему приходу и согласился пойти повидать Беллу. По дороге я старался разговорить его, Жора отвечал немногословно и отказывался от всего, что я предлагал. За столом он повеселел, мы выпили, как в прежние годы. Он был очень рад видеть Беллу, а она целовала и обнимала его. Жора был очевидно растроган, и мне тогда показалось, что наши встречи продолжатся.
Судьба распорядилась иначе: больше мы уже не встретились. Но Беллу никогда не оставляли мысли о Георгии Владимове.
Владимир Войнович
Мы с Беллой очень сблизились с Володей Войновичем в последние годы брежневского “застоя”. Войнович – писатель, решившийся на открытое противостояние власти. Я уверен, что для многих его поступки были прямым укором собственной совести. Вокруг Войновича существовал некий ореол, никого не оставлявший равнодушным, но никто не решался следовать за ним.
Мы с Беллой чувствовали, что Володя нуждается в дружеской поддержке и внимании. Он жил в одном доме с Беллой на улице Черняховского, 4, в соседней парадной, и мы часто бывали у него в гостях. Когда мы заходили в подъезд, недремлющая лифтерша, несомненно, соответствующим образом ориентированная органами госбезопасности, окидывала нас мутным подозрительным взором и что-то помечала в специальной тетрадке. В этот подъезд жильцы-писатели старались без нужды не заглядывать, боясь оставить след в ее ежедневнике.
Во дворе существовало более внушительное прикрытие в виде двух оперативников – “топтунов”. Причем меня всегда поражало, что они одеты были вполне узнаваемо, во что-то вроде униформы: черные пальто с отложными бархатными воротничками. Они молча прохаживались вблизи подъезда и всегда были явно раздражены своим унизительным занятием – многочасовым хождением перед парадной или около машин.
Володя и Ира нам всегда безмерно радовались. Мы были для них живой ниточкой связи с внешним миром, потому что в то время с ними мало кто поддерживал отношения. Конечно, у Володи были друзья – Владимир Корнилов и Лариса Беспалова, Бен Сарнов и его жена Слава. Володя общался с Андреем Сахаровым и Еленой Боннэр. Это были замечательные люди, и дружбы эти носили идейный характер, но думаю, что только с нами Володя полностью расслаблялся. У нас была подлинная человеческая близость.
К тому времени на Западе уже состоялась публикация романа “Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина”.
Ожидание книги о Чонкине на русском языке, которая должна была выйти в “ИМКе ПРЕСС”, длилось два года: русскоязычное издательство настолько затянуло публикацию, что в Германии и Швеции книга в переводах вышла раньше.
Конечно, для Володи выход книги в свет был большой радостью и защитой в его отношениях с КГБ. Его имя было признано во всем мире.
Противостояние с властью
Выход в свет повести-памфлета “Иванькиада” за рубежом вызвал новый скандал с гражданином Иванько – ответственным работником аппарата Министерства иностранных дел. Перипетии тяжбы с этим субъектом за комнату в писательском доме легли в основу сюжета.
Когда мы приходили, Володя сразу бросался к заветному холодильнику, доставал оттуда, как правило, виски и наливал в качестве аперитива. Ира готовила и накрывала стол с обычными селедкой, картошкой и квашеной капустой. И тогда все внешние обстоятельства исчезали, мы радовались друг другу и забывали о враждебном мире. Есть замечательное свидетельство самого Володи об этом времени в виде дружеской пародии на Беллу, ей же посвященной, под названием “Баллада о холодильнике”: