Промельк Беллы

Как всегда, оповещаю Вас о моей любви и дружбе, о постоянной тревоге за Вас, о чувстве и предчувствии, что судьба Ваша сложится в пользу Вашего дара и труда.

Луна между тем сокрылась и пошел дождь.

Целую Вас, Жора, Наташа и Елена Юльевна.

Ваша Белла

Через две недели пришло ответное письмо Владимова, в котором Жора сообщал, что 19 апреля Наташе сказали в ОВИРе об определении им срока пребывания в России до 1 июня 1983 года и что Жора надеется успеть попрощаться в конце мая…

Дорогая Белла,

Судя по Вашему письму, скорее – по его “подтексту” или музыке, Вы если и не отрешились еще, так отрешаетесь (“От чего?” – спрашивает невольно читающий, но разве глагол этот не вправе гулять в одиночестве? нуждается еще в каком-то “дополнении”?), и душа у Вас полнится, начинает свою работу, и значит, будут плоды. <…> Радуюсь за Вас… <…> Порадуйтесь же и Вы за меня – хотя, черт его знает, чему тут особенно радоваться. 19-го сказали Наташе в этом самом ОВИРе, что наш “вопрос решен положительно” и нам надлежит убраться с русской земли до 1 июня. <…>

Все же, милая Беллочка, я никогда не забуду, что среди тех необходимых и достаточных действий, какие понадобились для избавления меня от худшей участи, было и Ваше – кто знает, не сыгравшее ли роль “последней капли” или той соломинки, что переломила хребет верблюда… <…>

Тревожит меня и Ваша судьба, т.е. куда Вам-то дальше жить в надвигающихся заморозках, и что я мог бы для Вас сделать, чем отплатить за тепло Вашей дружбы и любви, каким Вы согрели эти наши последние, очень уж постылые, московские годы. <…>

Милая Беллочка, молюсь вместе с Вами о продлении Ваших дней, о том, чтобы долго-долго не посещала бы Вас мысль, что жизнь Ваша – кончена.

Ваш Жора

21 апреля 83 г.

Наташа и Елена Юльевна поручают мне сказать, что все мы Вас любим, обнимаем, целуем, восхищаемся Вами и очень хотим, чтобы Господь принял к сведению самые лучшие наши пожелания.

Г. В.

Москва (в Тарусу)

Наступало время проводов Владимова. Мы с Беллой поехали с ними в аэропорт. Подошел момент прощания, и мы с Беллой целовались и обнимались с Жорой и Натальей, передавали последние приветы, махали вслед улетающему самолету…

Совершенно уставшие от этих переживаний, наутро отправились в Ферапонтово. Наш друг, художник Николай Андронов, снял нам избу в деревне Узково у своей соседки тети Дюни, практически напротив своего дома.

На следующий день к тете Дюне приехали из Череповца внуки и другие близкие, и бедная тетя Дюня с грустью и извинениями просила нас переночевать одну ночь на сеновале, чтобы родственники не обиделись. Мы лежали на надувных резиновых матрацах среди великого множества каких-то насекомых, беспрерывно шуршавших в сене возле уха. Над нами была растянута полиэтиленовая пленка, предназначенная служить защитой от дождя, лившего с неистовой силой через дырявую крышу прямо на нас.