Воспоминаний полая водаСошла и ломкий берег полустерла…Нальем в стаканы виски безо льда,Ополоснем сухую полость горла.И обожжем полуоткрытый рот,И помянем, мой друг и собутыльник,Давнишний год, метро “Аэропорт”,Шестой этаж и белый холодильник,Который так заманчиво журчалИ, как Сезам, порою открывался,И открывал нам то, что заключалВ холодных недрах своего пространства.Пусть будет он во все века воспетЗа то, что в повседневности враждебнойОн был для нас как верный терапевтС простым запасом жидкости целебной.Была его сильна над нами власть,Была его к нам бесконечна милость…К нему, к нему душа твоя влеклась,Да и моя к нему же волочилась.А на дворе стоял тогда застой,А на дворе стоял топтун ущербный,А мы с тобой садилися за стол —И холодильник открывался щедрый.Володя занял бескомпромиссную позицию во взаимоотношениях с Союзом писателей и с вышестоящими инстанциями. Вот строчки из его открытого письма руководству Московского отделения Союза писателей (февраль, 1974):
Я не приду на ваше заседание, которое будет происходить при закрытых дверях втайне от общественности, то есть нелегально. А я ни в какой нелегальной деятельности принимать участие не желаю.
Ложь – ваше оружие. Вы оболгали и помогли вытолкать из страны величайшего ее гражданина [Солженицына. – Прим. авт
.]. Вы думаете, что теперь вам скопом удастся занять его место. Ошибаетесь! Места в великой русской литературе распределяются пока что не вами. И ни одному из вас не удастся пристроиться хотя бы в самом последнем ряду.Правда, отношение Володи к Александру Исаевичу по жизни сильно менялось. Он сам много писал об этом, и для меня очевидно, что это только его проблема и только ему самому следует формулировать свою позицию.
В своей автобиографической книге Войнович рассказывает о том, как Белла попросила его передать письмо в защиту Сахарова в газету “Нью-Йорк таймс”: