Промелькнувший метеор (книга 1)

Прослышав, что Акпана нет в ауле, Шепе тут же пригласил к себе Итаяка и предложил ему особенного кумыса. После трех больших чаш Итаяк заметно охмелел: для такого дела обычно скупой коротышка водки не пожалел.

— Эх ты, — начал он поддразнивать пьяного Итаяка. — Никакого достоинства в тебе нет. Погорячился, расплавился как железо и снова остыл. Ты что, Акпана боишься? Он же такой, как ты сам. Слуга, черная кость. А еще говорили про твою храбрость.

Итаяку показалось — задета его гордость.

— Что прикажешь делать, Шепе? — спросил он, готовый на все.

— Акпана нет дома, ночь тебя прикроет. Ступай к нему в юрту, а там сам знаешь, что тебе надо делать.

— Ой-бай, она хитрая. Ночью, когда нет мужа, накрепко запирается изнутри.

— Тогда заходи днем. Кто тебя заметит? Люди по хозяйству заняты, дети в степи.

Итаяк опрокинул еще одну чашу особенного кумыса, и наглое его лицо расплылось в пьяной улыбке.

— Можно и днем. Отчего нельзя днем?

— Иди и обними покрепче. Баба сопротивляется, пока ее не потискаешь как следует. Остальное от тебя не уйдет.

Итаяк пробурчал что-то себе под нос. На минуту его взяло сомнение: так ли легко все это? Но сомнение было кратким, а опьянение длительным.

Он расхрабрился и отправился в Черный аул. Шепе, чтобы никто не подумал ничего худого, сел на коня и поскакал в противоположную сторону.

… Кунтай хлопотала в юрте одна.

Красный от особенного кумыса, взбудораженный напутствиями коротышки-торе, Итаяк тихо, крадучись вошел в юрту. Даже скрип его шагов не был слышен.

— Наконец-то ты одна, моя курдас, — произнес он хрипло и негромко. Крепко обхватив ее за талию, прижал к себе. Она попыталась вырваться и не смогла. Он не размыкал рук, обдавал ее непонятным кумысным духом. Кунтай сопротивлялась, но силы ее слабели. И тут раздались решительные шаги. Оба оглянулись разом: Акпан…

Акпан так опешил, что окаменел на пороге.

Итаяк не выпускал Кунтай. В пьяном разгоряченном мозгу мелькнула догадка: «Если я ее отпущу, Акпан сообразит — дело серьезное. А так может подумать, что я по старой привычке».

И, насильно улыбаясь, сказал:

— Пошутил я тут, поиграл с ровесницей!

— Когда же наконец я от этой напасти избавлюсь! вскрикнула Кунтай сквозь слезы.

Акпан молчал в оцепенении.

— Ты что, не на шутку расплакалась? — встревожился Итаяк.

Акпан молчал.

— И это ты называешь шутками! — причитала Кунтай. — Заноза тела моего, погибель моя. Лицемерный бог, почему ты не оградил меня от этого аралши, злого духа беременных женщин.

Итаяк хотел вымолвить еще что-то. Хотел бежать. Но было уже поздно. Распаленный ненавистью и ревностью, не помня себя, Акпан ринулся на него, как беркут. Вцепился в затылок, помотал, покачал его, обмякшего от страха, и в ярости швырнул на землю. Сел на него, вдавливая колени в живот и руками сжимая горло.

— Сам меня заставил, проклятый! Доканал меня! А за что?

Акпан так сдавил коленями живот Итаяку, что у него на губах появилась пена.

Итаяк хрипел. Только одно слово глухим шепотом-стоном смог произнести он. Скорее можно было догадаться, чем разобрать, что он пытался сказать: «Умираю».

Кунтай взмолилась в смятенье и ужасе:

— Момыным, мой кроткий.

Бледная, жалкая, она уже не могла плакать. Метнулась к Акпану, ухватилась за него, чтобы оттащить от Итаяка. Но он словно врос в землю, и пальцы его судорожно и крепко сжимали горло насильника, вторгшегося в юрту.

Итаяк слабо хрипел.

Бессильная, беспомощная, чувствуя, как у нее из под ног уходит земля, Кунтай вспомнила дочь. Она играла неподалеку от юрты с куколкой и лоскутками, подарком Чокана.

— Айжан! — неестественно звонко позвала, мать.

Увлеченная своими забавами, Айжан не слышала до сих пор, что происходит в юрте, но необычно громкий голос матери заставил ее вздрогнуть.

Зов повторился. Зов, похожий на рыдание.

Ничего не соображая, но предчувствуя сердцем ребенка, что произошло что-то недоброе, что-то небывало страшное, Айжан с плачем вбежала в юрту.

Кунтай подняла на руки дочь и поднесла ее к самому лицу Акпана. Он еще не отпускал горло Итаяка. Он ничего не видел вокруг. Айжан истошно закричала.

— Твоя Айжан, Мрмыным! Смотри, как ей страшно.

Акпан медленно поднял голову и взглянул на дочь. Кажется, сознание возвращалось к нему. Свет в юрте, блестящие от слез глаза дочери, невыразимо бледное лицо Кунтай. Отвернувшись, он увидел мутные стеклянеющие глаза Итаяка, в уголках его рта пузырилась кровавая пена. Акпан поднялся, взял его за ворот, потащил к выходу и вышвырнул из юрты.

Гнев не покинул Акпана:

— За чем пришел, то и получил.

Кунтай, не отдавая еще себе отчета, невольным жестом протянула ему всхлипывающую дочь. Он взял ее правой рукой, прижал к плечу и вдруг в новом порыве злобы левым кулаком с размаху ударил жену в грудь:

— И ты меня доконала!

Акпан опустил Айжан к ногам упавшей матери. Кунтай лежала, не приходя в сознание.

Акпан постоял, постоял над ними в угрюмом молчании. Молча вышел из юрты, отвязал заарканенного коня и поскакал в степь. Должно быть, к своему табуну.

Между тем у юрты уже собирался народ. Черный аул заволновался.

— Ой-бай, да ведь это Итаяк!