Промелькнувший метеор (книга 1)

Настало время, и Чокан, отчаянно сопротивлявшийся поездке, принял ее, как неизбежное. И снова подумывал, как бы ему захватить с собою Жайнака. Правда, втайне он решил: не понравится ему в Омске, сбежит в степь, в аул. Ну, а если все будет хорошо, почему бы и не остаться. Конечно, с Жайнаком было бы лучше. Но когда у самого нет уверенности, стоит ли подвергать испытаниям друга? А тут на Жайнака свалились несчастья одно за другим. И вот он, Чокан, едет, а Жайнак, круглый сирота, плачет в юрте Акпана. Что с ним будет дальше? Уйдет в пастухи? Начнет бродяжничать из аула в аул? Чокану приходилось встречать в степи таких мальчиков-бродяг. Как же ему помочь? Это же в конце концов его долг. Мысль об оставшемся Жайнаке все настойчивее, все острее бередила ему душу. Исчез возок, исчезла степь, один Жайнак маячил перед глазами. А что если обратиться к отцу? Пусть он пообещает так же заботиться о Жайнаке, как мать пообещала ему заботиться об Айжан. У матери отзывчивое сердце. Но как отнесется к его просьбе отец?

Постукивали копытами кони, покачивался возок, и Чокан задремал. И то, о чем он думал наяву, перевоплотилось в беспорядочные сны. То они скрываются с Жайнаком в темной волчьей пещере, то плачет в рваном платьице Айжан, то скалит зубы дядюшка Шепе, и у него волчьи глаза.

Время от времени оборачиваясь к сыну, молча думал о своем и Чингиз. Судьба вначале сулила ему удачи. Его с уважением называли торе, считали последним в роду и первым теперь в степи. И что же оказывается? Последний в роду, он давно перестал быть первым в степи. Нет ханской ставки. Он уже не ага-султан. Сына он везет в Омск, а что будет с ним самим? Поднимется ли он снова? Или…

Молчал Драгомиров, перебирая в памяти всю свою жизнь. В глухой степи бок о бок с опальным султаном в этом пестром размалеванном возке с горькой улыбкой он восстанавливал свою родословную. Его предки были древними новгородскими князьями. Его пращур Гавриил Терентьевич Драгомиров пошел против Ивана Грозного и положил за это голову на плаху. Род Драгомировых и позднее был не в чести у царского двора. Отцу Александра Николаевича, тогда, совсем молодому офицеру, досталось от курносого безумца императора Павла, и он вынужден был уехать далеко на восток страны. Служил Николай Августович исправно, нёс царскую службу и мог бы вернуться в Петербург, да уже как-то не тянуло. И своего сына, первенца Александра, отправил не в столицу, а в лучшую по тем временам и едва ли не единственную в Сибири офицерскую школу в Омске. Там, в Омске, подготовлялись военные не только для Сибири, но и для утверждения России в Средней Азии. На азиатском отделении изучался татарский язык, считавшийся тогда необходимым для познания языков всех тюркоязычных народов, изучались история и география Востока; Наставником на отделении был Гайса Мухамед-оглы Бихмеёв, окончивший филологический факультет Казанского университета. До этого он учился в медресе и в русской гимназии. В университете он усовершенствовал свои познания в русском языке и в языках тюркских и даже выучил английский.

Александр Драгомиров поступил именно на азиатское отделение. В тот же год сюда определили и Чингиза Валиханова. Оба учились в одном классе и вместе закончили школу.‘Поэтому Драгомирову сейчас была не безразлична судьба товарища.

Чингиз и Александр Николаевич встречались и в годы походов против Кенесары. Потом Драгомиров находился на службе в Омском сибирском корпусе, а в последнее время был при генерал-губернаторе инспектором по делам казахских округов в Сибири. Кажется, не было султанской ставки в степи, где бы он не побывал. Иногда в составе русских экспедиций приходилось ему выезжать и к границам кокандского ханства. Тогда ему удалось познакомиться с казахами Юга и Оренбургских округов. Отлично зная татарский язык, он мог разговаривать с ними и без переводчика, но прикидывался непонятливым, предпочитая слушать, а не вести прямую беседу. Выдавать себя простаком было в крови у Драгомирова. Он и в своей, русской, среде не отличался особенной разговорчивостью, мало и редко говорил о делах и касающихся его и, особенно, о делах посторонних. И в учении и в службе он был усидчивым и аккуратным. Еще в школьные годы товарищи частенько подтрунивали над ним, называя его Молчалиным. Позже он и сам так свыкся с этим достаточно язвительным прозвищем, что даже некоторые материалы, появлявшиеся в печати, подписывал им. Казахи обычно не спрашивали — знает ли он казахский язык. Они между собой задавали другой вопрос: а есть ли у него просвет в голове? И ошибались. Драгомиров владел собой и ни единым мускулом лица не выдавал себя, прекрасно понимая, что говорилось на его счет. Наивные степняки, убежденные в том, что Драгомиров не понимает их, болтали при нем обо всем, что только заблагорассудится.