Промелькнувший метеор (книга 1)

Чокан подбежал к яме, где белая собака с черным ухом встретила его глухим злобным урчанием. Собака была крупной с набрякшими отвислыми сосками. Беспомощно барахтались упитанные полуслепые щенята. Они силились выбраться из ямы, но у них ничего не получалось. И только один, окровавленный, лежал без движения. Собака его уже не пыталась вылизывать, — он был мертв.

Чокану стало так жаль маленьких собачонок в заброшенной этой яме, на покинутой людьми стоянке. Стервятники еще вернутся сюда, — подумал он с огорчением. Ему захотелось взять щенка и погладить. Но собака не подпускала его, злобная, настороженная. Мяса под рукой не было — задобрить ее.

— Кушим, кушим! — обратился он к ней с лаской, посматривая то на суку, то на щенят. Но урчанье уже перешло в рык. Чокан оглянулся на своих взрослых спутников, — им было не до него. «Волков не боялся, а тут — собака. Не тронет, я ведь не желаю ей зла». И он протянул руку в яму. Собака взлаяла и в то же мгновение он почувствовал острую боль в предплечье и отдернул руку назад. Собака рычала. Мол, попробуй, потянись еще раз к моему щенку.

Мальчик попятился. Отец, до сих пор занятый своей ушибленной ногой, увидел, как собака укусила сына и поспешил к нему на помощь. Он был готов зарубить ее саблей. Но прежде всего решил осмотреть рану сына. Закатал рукав, — укус оказался глубоким.

— Лишь бы здоровая была! — угрюмо процедил подошедший к ним Драгомиров.

— А почему ж ей не быть здоровой? — встревожился Чингиз.

— Как знать, осталась одна в степи, люди ее бросили. Случаи бешенства здесь не так редки…

Чингиз обеспокоился не на шутку. Драгомиров сказал, что надо перевязать немедленно рану. Из медикаментов у него водился только спирт. Он держал его в большом флаконе, почему-то называвшемся французским и, когда оставался в одиночестве, понемногу потягивал его, слегка разбавляя водой. Он теперь извлек из саквояжа заветный флакон, протер спиртом рану Чокану и перевязал. Спирт разжигал боль. Чокан переносил ее терпеливо. Он знал, что такое бешенство. Когда-то у них в ауле взбесилась одна собака, потом другая. Бешенством заразился и покусанный скот. Целое лето аул не знал покоя. К счастью, из людей никто не пострадал. Из Баглана тогда приезжал доктор. Велел солдатам из крепости перестрелять всех собак и скот, оказавшийся на подозрении. Все это происходило на глазах Чокана, и неудивительно, что мальчику стало не по себе от одного слова «бешенство».

Когда Драгомиров закончил перевязку, Чингиз спросил у Абы:

— А ружье где?

— Там, в возке.

— Неси его сюда скорее!

— А зачем? — встрепенулся Чокан.

— Надо убить собаку и щенят.

— А к чему это, отец? — с грустью возразил Чокан. — Бешеная собака — я все равно заболею, а нет — пускай живут.

— Астапыралла, не смей и произносить таких слов, Канаш-жан!

Чингиз волновался больше сына. В нем, неуравновешенном, разом вспыхивали и страх, и гнев, и досада. И зачем только попалась им на дороге эта сучка? Пристрелить ее, пристрелить.

Но Чокан, упрямый и исполненный жалости к щенкам, выхватил из рук Абы ружье и не позволил отцу стрелять. Торопясь, захлебываясь от волнения, он заговорил на удивление разумно:

— Да разве мы не видели бешеных собак. Да и других бешеных животных. Ничего они не соображают. Мечутся в ярости. А у этой собаки есть сознание. Она ведь щенят своих защищала. Поэтому и меня укусила.

— Мальчик правильно говорит, — поддержал Чокана Драгомиров, сам же посеявший страх.

Отходчивый Чингиз не настаивал на своем. Спокойствие сына и Драгомирова передалось и ему.

— Тогда поехали! — Чокан побежал к возку. — Видно, ничем мы им не поможем. Выживут, и слава богу!

И они продолжали путь на Баглан. Оставалось проехать верст шестьдесят-семьдесят. По дороге находилось еще одно большое — верст в двадцать длиной — озеро Тениз с чуть солоноватой водой; его берега заросли густым камышом, но в середине чистое озеро сверкало, как зеркало. Вода в нем не спадала даже в самые засушливые годы. Другие озера, бывало, совсем мелели, а Тениз по-прежнему лениво перекатывал свои волны. Рассказывали, в этом озере видимо-невидимо рыбы: и чебаки, и щуки, и сомы. Сколько ее ни вылавливай, запасы неистощимы. Чокан помнил, когда с отцом они гостили у Ахмета Жантурина на берегу Тобола, щедрый хозяин султан оказал им особый почет, угостив свежей рыбой из Тениза. Какой она была вкусной и в ухе и поджаренной! После этого Чокан пристрастился к рыбе и понемногу сам стал рыбачить дома в небольших окрестных озерах. Он приносил свой небогатый улов в столовую юрту, но рыба получалась невкусной: или ее не умели приготовлять, или в Тенизе она была совсем другой. Не раз Чокану хотелось еще досыта поесть той настоящей тенизской рыбы. И стоило ему только прослышать, что озеро у них на пути, как, забыв про больную руку и оставленных щенят, он принимался уговаривать отца заехать к рыбакам. Чингиз усомнился, застанут ли они их. Тут на выручку Чокану пришел Абы:

— Дорога пойдет как раз мимо рыбацких шалашей.