— Тогда отчего не заехать, — согласился Чингиз. Про себя он решил остановиться ненадолго, без ночлега, поесть ухи и сразу двинуться на Баглан.
… Утро их отъезда было ясным и тихим. Потом подул легкий освежающий ветерок. После озера Борового, когда солнце уже клонилось к западу, ветер усилился и на горизонте показалась черная туча. Она быстро надвигалась, разрастаясь все шире и шире, и скоро закрыла полнеба.
Абы нахмурился и сказал Чокану, сидевшему рядом на облучке:
— Не нравится мне эта туча. Как бы гроза не ударила. И стороной она не пройдет. Уж если разразится ливень… — Абы безнадежно махнул рукой.
— Ты что, дождя испугался? Пускай себе льет!
— Не говори так, Канаш. Земля здесь плохая — такое месиво будет, что колеса с места не сдвинутся. Завязнут — не вытащишь. По здешней земле не то что возку, а и одному коню в распутицу трудно. Да что там коню! И пеший не пройдет — грязь так и налипает на подошвы. Я уж знаю, что говорю. Случится ливень, мы не только до Баглана, но и до наших рыбаков, до Тениза, не доберемся сегодня.
— Не болтай, а гони лошадей! — оборвал Абы Чингиз. Он и сам хорошо знал, что здесь бывает во время сильных дождей. — Гони, говорю, лошадей. Гроза захватывает узкую полосу, и мы успеем ее проскочить.
Абы старался что есть мочи. Кони неслись.
Вначале их встретила пыльная буря. Черный стремительный вихрь взметнулся столбом и закружил все попадавшееся ему на пути. Верхний пыльный слой дороги, клочья травы, обломки ветвей прошлогоднего сухого кустарника. Разом вокруг потемнело. Каждый порыв свистящего пыльного шквала затруднял дыхание. Острая колючая пыль застилала глаза, набивалась в ноздри и уши. Не то что дорогу, друг друга разглядеть было трудно. Чокану казалось — не ветер гудит, а воют волки, стая серых волков. И только когда стихал очередной порыв, слышалось пофыркиванье коней и сильный спокойный перестук копыт.
Пыль и ветер проникали в возок, несмотря на то, что все щели были законопачены. Новый порыв ветра ударил так яростно, что путники вновь едва не опрокинулись. Чокан все это время вел себя беспокойно. То забирался вглубь возка, прижимаясь к отцу, то выскальзывал и устраивался на облучке рядом с Абы, крепко обхватывая его рукою.
— Откройте окна! — неожиданно предложил Чингиз. Он вспомнил, что в ауле во время сильной бури откидывали край тундука. Тогда смирялась ярость ветра и меньше заносило песком.
И в самом деле, когда возок стал продуваться насквозь, его трясло и качало уже не так сильно. Но пыльная буря продолжала неистовствовать. У путников иссякало терпение. Чингиз позвал Чокана обратно в возок, там все-таки удобнее, чем на облучке. Сын не расслышал или сделал вид, что не слышит. Чингиз по привычке повысил голос:
— Кому я сказал, иди сюда!
— А мне и здесь удобно. Смотреть интереснее.
Чокан говорил правду: наблюдать за порывами пыльной бури, то слабеющими, то нарастающими, было страшновато, но любопытно. Молчал один Драгомиров, не склонный к разговорам. Плотно запахнувшись в плащ, подвязав тесемки под подбородком, он вслушивался в ритм бури и мысленно складывал стихи. Он стеснялся показывать товарищам свои лирические опыты и пописывал только для себя, полюбив степную природу. Пыльные вихри пробудили в нем вдохновение. «В степи озер, в степи ковыльной», думал он и подыскивал слова дальше, чтобы они рифмовались: «…бури пыльной». Но как лягут строчки одна за другой, ему еще не было известно.
Казахи говорят: «Без бури не бывает дождя».
Обычное в быту изречение оправдалось и теперь. Неистовый пыльный натиск становился слабее и слабее, а вскоре затих совсем. Далеко откатился черный вихрящийся столб. Первые капли ударили по возку, темными крапинками возникли на пыльной дороге.
— Какие бури, алла, бывают, — Чингиз вздохнул глубоко и сильно, повернулся к Драгомирову, — родился в степи, вырос в степи, а такой бури еще не видал.
— Потрясающая буря! — воскликнул Драгомиров, и стихи, начавшие было складываться, забылись на какой-то срок.
Беседа прервалась так же быстро, как началась. Ей помешал дождь. Первые робкие капли были только предвестниками буйного ливня. Он разразился, повторяя стремительность пыльной бури. Снова плотно закрыли возок.
Гулко грохотал гром, сотрясая все вокруг. Стрелы и зигзаги молний ослепляли глаза. На возок опрокидывались гигантские ковши воды.
Чокан с облучка сразу юркнул в давно облюбованный им уголок возка, хотя на этот раз отец его не позвал. Для Абы дождь был нипочем. Перед отъездом он, невзирая на ясную погоду, заранее облачился в чекпен из овечьей шерсти, такой широкий, что в него можно было завернуться, как в одеяло. До бури и дождя он сидел на прихваченном на случай меховом малахае, а теперь натянул его на голову. Пусть теперь хлынет целый океан: Абы хранил свою обычную невозмутимость, и ему было тепло.