Промелькнувший метеор (книга 1)

Когда подточилась и по существу уже рухнула ханская власть, и на смену ей пришли округа и окружные начальники, не пустившие глубоких корней в степи и еще только ощупью вырабатывавшие новые методы управления, среди рассеянных по широким просторам казахских родов участились случаи барымты — грабительского увода скота, набегов на аулы. Старшим и младшим султанам, утвержденным в округах царской властью, было поручено решительно бороться с барымтой. В борьбе с барымтачами участвовали и русские войска. Чингиз принадлежал к тем султанам, кто не без успеха содействовал прекращению этих открытых грабежей. Барымту искореняли в течение нескольких лет и добились известных результатов. Но не окончательных. Дело в том, что открытый грабеж стал принимать формы темного воровства, а барымтачи не без основания приобрели кличку черных разбойников.

Среди этих разбойников были уаковец Кожык, сын Маната, и керей Медебай, сын Кишкильдика.

Бай Макаш, владевший большими табунами, жил в пойме реки Кундызды, неподалеку от Кусмуруна. У него, спокойного человека, не было никакого тяготения к спорам и грабежам. Но после смерти Аблая, в годы соперничества Вали и Касыма, двух сыновей властительного хана, Макаш склонился на сторону Касыма. Поэтому Чингиз, сын Вали-хана, считал Макаша своим врагом. Став ага-султаном Кусмурунского округа, Чингиз враждебно отнесся и к Кожыку, сыну Макаша. Он потребовал от него или откочевать куда угодно, или, если ему уж так хочется, сохранить свои владенья на Кундызды, привести ему, Чингизу, несколько сотен коней.

Однако Кожык, не в пример своему отцу, жадный любитель барымты и отчаянный задира, оскорбился предложением Чингиза. Он и коней не дал султану и с места не тронулся. Тогда упорный Чингиз прибегнул к испытанной помощи Шамрая. Сотня казаков согнала Кожыка с берегов Бобровой речки. Пришлось ему укрыться в Есильской стороне, где родичи наделили его землею в лесу Менизей.

Кожык обосновался в Менизее вместе со своим братом Кокаем, слабым и здоровьем и характером. Переезд на новое место гибельно сказался на судьбе хилого бая. Он вскоре умер, и о его смерти прослышал Есеней, живший в эту пору в своем уединенном далеком Буркеу.

Когда-то Есеней крупно повздорил с Кожыком. Вороватый Кожык похитил у него беркута, не зря прозванного Зорким Глазом за его способность выслеживать и настигать лис. Зная хватку Кожыка, Есеней не отправил к нему гонца, а самолично приехал на его осеннюю стоянку. Кожык по своему обыкновению грелся в чем мать родила у очага своей юрты. В жаркие летние дни он и по аулу мог бродить совсем налегке, не ведая, что такое смущенье.

Есеней, не слезая с коня, остановился у юрты и зычным голосом, не преминув выругать Кожыка и заикою и собакой, возвестил о своем приезде. Как ни своенравен был Кожык, но закона гостеприимства не нарушил, накинул на голые плечи легкий чекпен из верблюжьей шерсти и по всем правилам приветствовал Есенея, как старшего. Правда, Есеней не взял его протянутой руки и решительно потребовал отдать беркута.

— Почему ты его отнял? У тебя девять сыновей, а у меня ни одного. Ты на них надеешься, а мне на кого надеяться? Отдай Зоркого Глаза.

Кожык опустил голову, сложил руки, смиренно проговорил, заикаясь:

— Ты по-обе-дил, Есе-еней! От-отпро-буй моего уго-още-ния и заб-бирай своего бе-беркута.

Но в этот приезд в дни поминок по Кокаю Есеней был миролюбив и даже не вспомнил истории с беркутом. Да и не ради поминок прибыл он к Кожыку, хотя и прочитал, как положено, поминальную молитву. Совсем другая мысль владела Есенеем. Он не сомневался в ловкости Кожыка. Бывалый барымтач стал теперь одним из самых опытных тихих разбойников. Помогали ему в конокрадстве и девять отчаянных, удавшихся в отца, сыновей и все окрестные воры, льнувшие к нему, как к признанному вожаку. За всеми ними так и утвердилась кличка сторожевых псов Кожыка. Потерпевшие чаще всего побаивались вступать с ними в спор. Мол, самой судьбой предназначено было лишить их скота. Ну, а те, что посмелее, пробовали жаловаться старшим и младшим султанам, но проку из этого не выходило никакого. Своею властью султаны в этом случае не пользовались, изредка ограничиваясь пересылкой жалоб омским властям. А там и дело с концом.

Убежденный, что Кожык затаил в душе злую обиду на Чингиза, зная его силу и воровскую изворотливость, Есеней принялся разжигать в нем чувство мести и честолюбие.