Промысловые были

Помню, мне так одиноко было под Новый год, куда податься не знал. А Серега тогда только женился на своей капризуле, но он все праздники со мной провозился, притащил к себе… И мало того, что притащил, а еще и уложил жену в другую комнату, а меня заставил лечь на огромную кровать их, а потом еще и приперся, и мы чуть не до утра с ним разговаривали. Причем он буквально проламывал ее неудовольствие, мол, ничего не знаю, это товарищ мой…

– Да ему выпить хотелось.

– Да при чем тут выпить! – взъярился Баскаков. – Просто он друзей не бросал.

– Игоряш, иди спать.

Баскаков ушел, но едва приложился к подушке, позвонил Петя. Баскаков так и не поблагодарил его за помощь и переживал. Некудышный литератор, Петя был настолько теплым человеком, что вокруг него все и кучковались, как вкруг очажка. Одно время он мел метлой, и Баскаков представлял его, когда писал рассказ «Дворник». После разговора Баскаков окончательно приободрился и вышел к Леночке. Она сказала:

– Отец Лев звонил, его срочно в Боево вызвали.

– Значит, в Боеве и причастимся, – сказал Баскаков и снова завел про Ёжика: – И ты понимаешь, ладно, я не могу его вылечить, не могу заставить этот мир вернуть-полюбить. Но были случаи, когда он просил простого поступка, простого, а мне настолько невыносимо было на него глядеть, что… э-э… – Баскаков крякнул и махнул рукой. – У меня этот случай с рубахами из головы нейдет.

В стирку

Баскаков занимался альманахом, литературным фестивалем, семинарами и образовательными программами. А кроме рассказов и повестей писал еще и очерки и, открыв какого-нибудь самородка, носился с ним как с писаной торбой. Однажды случайно подвез бывшего зампотеха танковой бригады, который ушел в запас и стал делать танки. Ему из Москвы режиссеры заказывали технику. Раз сварил «тигра» и поехал на нем по водку, а тут попался дорожный патруль. И обошлось бы штрафом, но тузлучинский прокурор прилепил ему пропаганду фашистского дела. Пришлось Баскакову звонить прокурору области и выручать.

Писал о музыканте Василии Вялкове, его песнях прекрасных и трагической кончине в упавшем вертолете с начальством на отдыхе – истории сколь нашумевшей, столь и замятой. Ездил в Турочак к его жене Марине.

Писал о Мариинском самородке Юрии Михайлове – создателе музея бересты, архитекторе, музыканте и подвижнике казачьего дела.

Пропадал в Уймонской долине у Раисы Павловны Кучугановой. В небольшой избенке чудная женщина устроила музей старообрядческой культуры, славный не столь предметами быта, сколь душевным обычаем: каждая экскурсия Раисы Павловны – духовное наставление, и ни слова от себя. «Старообрядцы-то скажут: «Гладого накорми, нагого одень, босого обуй. Найди человека ласковым словом». Та-а-ак они скажут».

Казаков и старообрядцев Баскаков равно любил за верность. Однажды его познакомили с Федором Шлыковым.

Основатель и руководитель ансамбля «Казачий струг» Федор Григорьевич Шлыков был крепкий лысоватый человек лет шестидесяти пяти, жизнь положивший на изучение и поиск народной песни. Хор у него был исключительно мужской, дониконовского звучания. Шлыков был мастеровой человек, краевед, собиратель Русского мира и музыкант. Голосюгой владел могучим, брал от низов до «дишканта». Шлыков имел староверские корни и просил отвезти его к староверам в Уймонскую долину, где хотел записать крюковое пение. Ехал с сыном Никитой – иконописным чернобровым юношей, заведовавшим у отца студией звукозаписи. Шлыковы двигались из Подмосковья, с подарками и справой, с гармонью, балалайкой и колесною лирой.

Баскаков больше всего на свете любил сводить дорогих людей, и когда они входили в согласие, как голоса в Шлыковском хоре, был счастлив. Что для него значила смычка Григорича с Кучугановой, даже Лена не знала.

Уймонская долина Катуни – это меж Катунским и Теректинским хребтом. До Усть-Коксы, где собирались стать, от Новосибирска девятьсот километров, смотря по какой дороге сворачивать с Чуйского. Происходило все между Рождеством и Крещеньем, стояло под тридцать, а в Уймонской яме меж двух хребтов воздух за ночь слеживался до полтинника. Днем южное солнце разрыхляло его вполовину.

Баскаков встретил и привез Шлыковых в Тузлуки, куда уже приехал Михайлов из Мариинска вместе с Ежом, который прогостил у него праздники: лежал пристольным лежнем на диване, приподымаясь лишь на стопку. Последнее время такое гостевание стало ему привычкой.

Приехав к Баскакову, Ёж воодушевился, но, когда все повалили в баню, остался – бледный, с бугристой стервятничьей головой и темным взором. В дорогой одежде из старых запасов, малиновой водолазной кофте, от которой начинал распространяться запах, как от бродяг. Баня была аварийно несовместима с Ежом.